Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

Подсознательное самооправдание Фрейдом себя, вождя-гипнотизера, его как исследователя погубило. Его интересовала не столько Истина, сколько защита себя как праведника и, возможно, будущего святого. Потому и не смог он снять внутренние противоречия в концепции протоорды — гениального шага за удушающие пределы существующих цивилизаций.

В концепции протоорды для гипнотического насилия и, как его противоположности, изначально существующей во Вселенной нравственности, места не оставалось. В описании психологии масс Фрейд позволил остаться только наследуемым неврозам (соответственно, для избавления от них — необходимости вмешательства хорошо оплачиваемого «специалиста»); в вожди же выбирался человек, который был не хуже толпы — просто вел он себя особенно. Словом, вождь-гипнотизер — ничто; а все — кредитоспособный пациент (тоже, кстати, не без гипнотических способностей). Торгашеский подход.

Добровольное искажение мировоззрения — очень серьезный момент в практической жизни каждого зарабатывающего медициной «специалиста»: необходимо позволить внушить себе такую концепцию человека, в соответствии с которой даже в заведомо безнадежном случае можно дать себе «добро» на проведение бесполезных, но хорошо оплачиваемых сеансов. Концепция протоорды это позволяла.

Желающий зарабатывать практикой не свободен в отражении действительности — при адекватном и нравственном подходе можно остаться и без клиентов: большие деньги есть только у некрофилов (скажем, той же принцессы Мари Бонапарт), и чем они, некрофилы, ярче, чем денег у них больше, тем более крупные суммы они готовы платить психотерапевту за удовлетворяющие их мировоззренческие концепции. Но яркие некрофилы психокатарсису не поддаются, все же остальные вмешательства суть гипнотические внушения, кодировки и перекодировки. Потому психологи и психоаналитики в познании человека и топчутся на месте. Трудно, сообщив клиенту, что он — дерьмо, надеяться, что гонорары будут выплачиваться и дальше.

Одна из причин, по которой Фромм в осмыслении жизни зашел несколько дальше своего учителя, в том, что он, обеспечив себя, с некоторых пор почти не практиковал, а зарабатывал писанием книг — потому и мог себе позволить глубже, чем Фрейд, проникнуть в сущность человека. (Правда, Фромму приходилось оправдывать свое сидение в Америке — об этом дальше.)

Льву Николаевичу, не могшему жить вне России, приходилось оправдываться разве что в продолжении сожительства с Софьей Андреевной, хотя десятки лет он вполне осознавал, что выверты его жены — болезнь нравственного свойства. Но он не зарабатывал психотерапией и остался в России. Потому мысль о том, что вожди на поверку оказываются ничтожествами (во всех смыслах) для Льва Николаевича Толстого была вполне естественна. (Напомним, что Лев Толстой закончил «Войну и мир» прежде, чем Зигмунд Фрейд научился левую руку отличать от правой.) Лев Николаевич считал сверхвождя ничтожеством, напоминающим ребенка, который дергает за веревочки, привязанные внутри кареты, и при этом воображает, что управляет каретой именно он. Превосходство сверхвождя над элементами толпы в том, что он лучше чувствовует, в какую сторону веет дух времени, и с большей готовностью вместе с ним и дрейфует! То есть является как бы исполнителем некоего сверхсверхвождя, возможно и не выставляющегося!

Толстой хотя и жил прежде Фрейда и Ле Бона, но обогнал их обоих, потому что в такой концепции снимаются противоречия гипотез и Фрейда, и Ле Бона.

И Фрейд, и Ле Бон, и Толстой умом понимали стадность исполнителей, но в оценке вождей разошлись. Для Фрейда вождь — такой же, как и элементы братства, для Ле Бона он — личность, а для Толстого вождь — ничтожество. Что закономерно: Фрейд был гипнотизером, героем-любовником, в которого влюблялись даже через окошечко, а в Толстого страстно никто влюблен никогда не был, хотя он по всем параметрам — интеллект, физическая сила, порядочность — превосходил современных ему героев-любовников (см. «КАТАРСИС-1»).

Практика психокатарсиса, исцеляющий эффект от удаления мусора внушений, полученных от вождей, ощутим и не оставляет места для сомнений в гипнотических способностях ярких некрофилов, которые способны подавлять исполнителей, навязывать им тексты приказов одним только своим желанием, и, пожалуй, — одним только своим существованием.

С другой стороны, мусор внушений способен лечь только на уже замусоренное место, на нераскаянные ложные представления, унаследованные от предков, некие самооправдания древних преступлений, на — и в этом с Фрейдом можно согласиться — некий корневой невроз, один из глубинных — оставшуюся со времен протоорды психическую травму.

* * *

Итак, теория стаи ни Ле Боном, ни Фрейдом, ни даже Толстым воссоздана не была.

Фрейд совершенно верно указал на невротичность поведения людей, показал, что жизнь людей — не более чем навязчивое повторение того, что уже было прежде, повторение травм, появившихся прежде детства, возможно, еще до возведения египетских пирамид.

По Фрейду, человеческое общество состоит только из одного типа людей — братьев. Отцами-вождями становятся в очередь, выйти же из орды — дело техники: надо лишь оплатить консультации специалистов Психоаналитического общества.

У Ле Бона есть не одни только братья, отличающиеся друг от друга заученной информацией, но — вожди (воплощение цивилизованности) и толпа.

У Толстого кроме исполнителей угадывается некий сверхсверхвождь, а воплощенный вождь — не более чем исполнитель. Сопротивляющийся неправде — тоже исполнитель, только понявший. О принципиальном отличии исполнителя и сопротивляющегося Толстой не говорит.

Теория стаи же оперирует четырьмя в определенном смысле не сводимыми друг к другу типами:

— вождь;

— исполнитель;

— неугодник;

— курьер.

Несмешиваемость этих типов — относительна. С одной стороны, вождь — исполнитель у сверхвождя, а рядовой исполнитель может быть вождем в своей семье; неугодник же — это недоформировавшийся курьер. С другой стороны, из курьера вождь не получится точно; неугодник же может стать или исполнителем, или курьером. Исполнитель — он и есть исполнитель, хотя и может пасть до уровня вождя. Или через покаяние дорасти до неугодника. Курьером же, минуя стадию неугодника, не стать.

В смысле различения духовных категорий людей в обществе Лев Николаевич Толстой зашел намного дальше, чем Фрейд. Если говорить о «Войне и мире», самой подсознательной его работе, то в первой молодости поклонявшийся Наполеону полунеугодник Пьер через ряд мытарств и самопостижений дорос если не до курьера, то до зрелого неугодника Петра Кирилловича, противоставшего Наполеону — сверхвождю.

Толстой — не единственный неугодник на планете. Подобно тому, как и Наполеон — не единственный сверхвождь в истории человечества. Были сверхвожди, психологически ему подобные, но были и другого типа.