Вергилий, нет! - Моник Виттиг

(Можно подумать, Виттиг, ты страдаешь больше чем они!)

Но ноги отказываются меня держать, позвоночник утрачивает твердость. Слезы душат меня, и я едва могу вымолвить:

(Какое ужасное зрелище, о Манастабаль, моя проводница! Зачем все это?)

Она отвечает:

(Знай, что время душевных страданий еще не настало, и всему свой час. Постарайся же ограничиться лишь почтением к тем несчастьям, что выпали на долю этих осужденных душ, для которых твоя скорбь - только лишнее оскорбление.)

Она хватает меня под мышки и ставит на ноги. Не в силах поднять глаза, я продолжаю смотреть на темно-серый асфальт, и мельчайшие шероховатости на нем предстают передо мной словно крупным планом. Должно быть, для этого парада опустошили все городские больницы, а если каким-то образом удалось заставить мертвецов идти - то наверняка и морги, потому что очередные участники шествия выглядят лишь подобием живых людей. У некоторых - лишь обычные синяки, кровоподтеки, фонари под глазами. У других - повязки на месте отрезанных носов. У некоторых руки и ноги в гипсе, и они передвигаются на костылях. У кого-то - разрывы внутренних органов, сонных артерий, пулевые и ножевые ранения, раздавленные и искореженные грудные клетки. Грохот барабанов и тамтамов теперь раздается на всю округу, движется вместе с парадом, изредка прерываемый резкими звуками трубы. Осужденные души проходят в глубоком молчании, и даже те, кто испытывает величайшие физические страдания, не издают ни единого стона -они движутся, словно окаменев. Именно это - самое страшное, и я бы тысячу раз предпочла глухой ропот, стоявший на центральном вокзале, или самые ужасные вопли в последнем кругу ада. На что Манастабаль, моя проводница, говорит:

(Но это и есть последний круг ада, крайний предел существования, которое поддерживается здесь одной лишь упорной силой, той, что Декарт называл животным началом. Не этим ли стоит тебе больше всего восхищаться?)

Судорога сжимает мне горло, и я не могу отвечать. Впрочем, парад окончен, и за последними участницами устремляется толпа в белых балахонах с капюшонами. Они по пятам преследуют отстающих, подгоняя их пинками, ударами хлыстов и воплями ненависти.

Когда мы удаляемся от берега, Манастабаль, моя проводница, передает мне весла, а сама становится на нос лодки. Мы плывем по реке Ахерон, куда Манастабаль, моя проводница, привела меня, чтобы я искупалась. Итак, я принимаюсь грести, стараясь делать это как можно лучше, хотя гребля и не является моим любимым видом спорта. Но едва лишь я успеваю сделать несколько взмахов, как над рекой поднимаются клубы оранжевого тумана. Они так сильно сгущаются вокруг лодки, что сквозь них ничего не видно. И даже лицо Манастабаль, моей проводницы, заволакивается туманом. Я едва различаю его, хотя и слышу, что она кричит мне какую-то повторяющуюся фразу. Однако напрасно - я не могу понять ни слова, потому что туман, который я вдыхаю, словно ударяет мне в голову и внезапно заставляет меня забыть, кто я, где я и с кем, и что собираюсь делать. Меня охватывает неистовый восторг, и телу становится так легко, что я орудую веслами без всяких усилий. Теперь лодка быстро движется как будто сквозь груды сырого хлопка, и я даже не знаю, в каком направлении. Помимо того, что я ничего не вижу, у меня пропадают и все остальные ощущения - я лишь чувствую близость воды. Я не слышу, как погружаются в воду весла - кажется, они рассекают лишь туман - и вдруг меня резко отбрасывает назад, я выпускаю весла и в следующий миг уже лежу, оглушенная, на дне лодки. Я даже не успеваю подняться, протестующе закричать или что-нибудь спросить, когда лодку сильно встряхивает, и она начинает кружиться на месте, как волчок. И тут я слышу голос:

(Спасайся кто может, Виттиг! Ныряй!)

Но, поскольку вращение усиливается, я начинаю испытывать тошноту и головокружение и по-прежнему остаюсь на дне лодки, которая, не прекращая крутиться, все быстрее движется вперед. Однако через какое-то время ее скорость уменьшается, она перестает крутиться и вскоре замирает на месте. Воспользовавшись этим, я встаю и оглядываюсь. Но передышка длится недолго. Лодка, словно живая, начинает двигаться по собственной воле, меняет направление и мчится, слегка накренившись, в сторону небольшого скалистого островка, едва видимого за густой завесой тумана. И вот слышится громкий треск ломающегося дерева, гвозди выскакивают из обшивки, доски одна за другой разлетаются в разные стороны и исчезают из виду. Я с головой погружаюсь в воду, и, кажется, опускаюсь на самое дно. Но точно я в этом не уверена, потому что в следующий миг, в придачу к потере памяти, я лишаюсь сознания. Однако мне приходится очнуться - если не от боли, вызванной ссадинами, синяками и ушибами, то от голоса Манастабаль, моей проводницы. Она говорит:

(На этот раз, Виттиг, я уж подумала, что мне не удастся тебя вытащить. Чуть не захлебнулась! Постарайся изобразить более теплые чувства, потому что тебе бы стоило поставить за меня хорошую свечку! Если бы ты следовала моим советам, ничего подобного не случилось бы.)

Я лежу на песчаном берегу, растянувшись во весь рост, не в силах шевельнуться, и благодарю Манастабаль, мою проводницу,

за спасение. Когда я прошу ее объяснить, почему разбилась лодка и как она сама оказалась в этом неизвестном мне месте, она отвечает:

(Забыла, как я кричала тебе: ныряй? Что до меня, я нырнула. И очень хорошо сделала, потому что, вместо того чтобы следовать по прямой, ты каким-то образом направила лодку на остров, где мы сейчас находимся. Эти скалы представляют собой груды оксида железа, который, как ты знаешь, обладает магнитными свойствами, и его здесь столько, что он может вытягивать гвозди из лодки, корабля или любого другого сооружения, оказавшегося в зоне его действия. Я-то успела выскочить раньше.)

По дороге к дворцу, где состоится большая раздача, мы видим какую-то несчастную осужденную душу, которую уже оспаривают друг у друга соперники. Я набрасываюсь на них, размахивая лазерным пистолетом, который дала мне Манастабаль, моя проводница, и они обращаются в бегство, оставив свою добычу на мостовой - оглушенную, неподвижную, но невредимую. То же самое происходит у входа в главный дворцовый зал, и затем повторяется все чаще и чаще, по мере того как громкоговоритель объявляет новые имена, в невероятном хаосе и сутолоке, потому что, не успевает закончиться одна драка, как уже начинается другая, и так далее. Соперники разбиваются по двое, по трое и иногда даже по четверо, чтобы на этой раздаче урвать побольше от осужденной падшей души, поскольку она одна на всех. И если бы ее забрал кто-то один, это было бы наименьшим злом - но они тянут ее в разные стороны, каждый к себе, кто за руки, кто за ноги, кто за прочие части тела. Когда рвутся сплетения сосудов и нервов, раздаются ужасные вопли, которые, кажется, не может издавать человеческая гортань и от которых у меня кровь стынет в жилах. Я бросаюсь вперед, выхватываю лазерный пистолет, который дала мне Манастабаль, моя проводница, и поражаю дерущихся одного за другим, крича: