Обычные люди - Евгения Овчинникова

— Ты как? Кто это был? — одновременно спрашивали меня Стиви, и Крис, и Нэнси. Чейз озабоченно оглядывал улицу — нет ли здесь опасности. Я тоже торопливо огляделась, перепроверяя. Сонное ночное спокойствие. Ни пешеходов, ни машин. Мира стояла на тротуаре невозмутимая, словно проходила мимо и сейчас смотрела на нашу компанию со стороны.

— Нам нужно идти, — вместо ответов на вопросы сказала я им.

И грустно добавила, стискивая руку Стиву:

— Рядом с нами может быть опасно. А вы уезжайте. Прямо сейчас.

— И никому ничего не рассказывайте, а то… — Мира сделала выразительный жест у горла, вызвавший нервное восклицание Нэнси.

Нэнси закрыла рот руками крест-накрест. Трое парней тоже были перепуганы, хоть и пытались не подавать виду. Обычно развязные, вызывающе одетые и шумные, сейчас они ежились на ветру — расстроенные, растерянные.

— Уезжайте, давайте, — поторопила их я.

— Если о Нине будут спрашивать, то вы приезжали к ней в гости, а потом уехали. Обо мне — ни слова, — добавила Мира.

Ребята промолчали, но что-то подсказывало мне, что сделают они все как она приказала. Крис и Нэнси залезли в машину. Стиви шагнул ко мне и неловко поцеловал в лоб. Краем глаза я увидела, как Мира усмехнулась.

Пикап издал очередной продолжительный предсмертный хрип, медленно пополз вверх по холму, постепенно набирая скорость, и скрылся за ним. Когда грохот и лязганье стихли, Мира сказала:

— Хорошие у тебя друзья.

— Что? — не поняла я, подумав, что ослышалась.

— Хорошие друзья. Не сдали нас, хотя могли бы с перепугу.

— Современное искусство не для слабаков, — ответила я, и Мира посмотрела на меня с удивлением.

— Идем, — сказала она.

Ничего не объясняя, Мира развернулась и пошла в направлении, противоположном тому, куда уехал пикап Нэнси. Кутаясь в куртку и мысленно благодаря папу за то, что он в последнюю секунду кинул ее мне, я шла за Мирой. Она уверенно, как человек, которому город хорошо знаком и который бывал тут не раз и даже не два, поворачивала на перекрестках и пару раз срезала путь по узким проходам между домов, так что скоро мы оказались в Чайна-тауне. Ночью он был непривычно тих и безлюден. Витрины закрыты. Двери магазинчиков на замках, или на них опущены рольставни. Днем я приходила сюда, чтобы напитаться энергией. Суета и толкотня, азартные выкрики продавцов, ряды коричневых уток на крюках, миллион дешевых вещей, нередко, кстати, очень нужных.

А ночью здесь было жутковато. Ветер гонял мелкий сор: обрывки бумажных пакетов, фантики от конфет, обертки от фруктов, бумажки от печенья с пожеланиями. Я поймала подошвой одну бумажку, подняла, прочитала вслух:

— «Кто стоит на месте, тот идет назад».

Мира обернулась, но ничего не ответила, снова нырнула в узкий проход между домами, на этот раз оказавшийся не сквозным переулком, а жилым двориком: башни из коробок, на веревках, протянутых от окна к окну, сушится белье. Дворик заканчивался покосившейся деревянной дверью, освещаемой подвесным фонарем. К двери вели три такие же покосившиеся потертые ступени. Мира поднялась и потянула на себя дверь.

Мы оказались в узком, едва освещенном коридоре, по обеим сторонам которого тянулись двери в квартиры или, скорее всего, в комнаты, потому что в конце коридора в чуть приоткрытую дверь виднелась душевая. И без того узкий коридор был заставлен такими же коробками и башнями из пластиковых ведер, тут же громоздились детские стульчики для кормления, коляски, прислоненная к стене ванночка. Пахло едой, едкими приправами и чуть сладковато — подгнивающими яблоками. Мира скользнула вправо от коридора и пошла по лестнице на второй этаж. Эта лестница была бетонная, и мы поднимались спокойно, но, когда нога Миры ступила на деревянный пол второго этажа, он предательски заскрипел, скрип прокатился по такому же, как на первом этаже, коридору с комнатами. Мира замерла. В одной из комнат послышалась возня и шаги. Дверь открылась, выпустив в коридор полосу яркого света. Из проема выглянул мужчина. Он всматривался и, когда глаза привыкли к темноте, увидел нас, махнул рукой — мол, заходите — и скрылся в комнате, оставив дверь открытой.

— Я надеялась, что вы еще не спите, — сказала Мира вполголоса, плотно закрывая за собой дверь.

Мы оказались в комнатушке, похожей на комнатку в общаге Нэнси: квадратная, с единственным окном, неубранная кровать, в углу — платяной шкаф. Туалета и душа не было — как я и догадалась, они здесь общие на весь этаж. Остальное пространство было заставлено столами, и то, что лежало на них в беспорядке, я поначалу определила как мусор, а хозяина комнатки записала в сумасшедшие — выглядел он очень похоже. Мой взгляд метался между хозяином и предметами на столах, я не могла выбрать, что рассматривать в первую очередь. Хозяин и Мира вполголоса беседовали, но я, захваченная зрелищем, не слушала.

Хозяину комнатушки было лет пятьдесят пять, а может, меньше, потому что возраста ему прибавила изможденность. Я видела его раньше, должно быть, на одной из вечеринок, что устраивали родители, но, вырванный из родного антуража, он был неприметным, обычным. В собственной комнатушке он поражал воображение. На нем были выцветшая на спине синяя футболка и трико с лампасами, вытертое на заду. Буйная шевелюра и недельная щетина. Его можно было бы принять за своего — художника, скульптора. Поверх халата мужчина надел зеленый фартук из самого дешевого тонкого полиэтилена, который закрывал его впереди от горла до колен. Завязанные сзади на бантик тонкие тесемочки комично болтались при каждом движении. На фартуке бурело несколько потеков. Присмотревшись, я поняла, что в комнате хоть и царит беспорядок, но чисто и хаос подчиняется определенной логике. У каждого из четырех деревянных столов стояли капельницы с жидкостью такого же бурого цвета, как пятна на фартуке хозяина. Старые, железные, на дребезжащих колесиках — такие были в больнице, где я лежала с пневмонией еще в Петербурге. Только здесь у каждой капельницы была не одна трубка, а четыре. Трубки тянулись к прозрачным пластиковым пакетам с той же жидкостью бурого цвета. На каждом столе стояло по мерной колбе, были держатели с мензурками, раствор для дезинфекции с распылителем, спонжи, ножницы и ножи, лекарства в ампулах. Я нажала пальцем на один пакетик, и в месте нажима в густой бурой жиже вдруг показалась бледная лапка с продолговатыми пальцами, похожая на заднюю лапку лягушки. Она дернулась и исчезла, а я вздрогнула и отпрянула, задев капельницу позади себя. Капельница с железным лязгом проехала назад и уткнулась в стену.

— Не трогайте тут ничего, — раздраженно сказал мне хозяин.

Мира метнула в меня недовольный взгляд. Я замерла на месте, не зная, куда себя деть, — в комнате было тесно из-за столов. Стульев не имелось, оставалось стоять, стараясь ничего не задеть. Зато в этот момент я смогла сосредоточиться на разговоре.

— Вы имели в виду Нину? — спросил хозяин, указывая на меня подбородком. — Думаете, она — нулевая? Саша ничего не говорила мне.

— Никто точно не знает. Но одна из первых, — ответила Мира, посмотрев на меня. — Послушайте, — с жаром продолжила она, — если вы что-то знаете, скажите нам. Вы видите, что идет самая настоящая охота.