Оцелот Куна - Маргарита Азарова

Фёкла очень устала, высокая трава стала её укрытием, и, остановившись, казалось, на минуточку, она тут же заснула. Она не могла понять, сколько длился её сон, но проснувшись, почувствовала прилив сил и снова побежала вперёд…

Немного замедлив бег, отдышавшись, Фёкла заметила, что солнышко вновь появилось на небосклоне, и уже можно было разглядеть каждую травинку. Фёкла полакомилась травкой, остановившись отдохнуть под высоким дубом. А муравьишка, взобравшись на дерево, оглядел окрестности и обнаружил, что он не один такой смельчак.

– Эй, привет, ты что так высоко забрался, это моё место, – окликнул его собрат муравей, сидевший немного повыше муравьишки, несказанно обрадованного такой встречей. – Видишь вон там муравейник – то мой дом!

Муравьишка пригляделся. Муравейник нового знакомца муравья сверху казался маленьким холмиком.

– Это он сверху такой, – пояснил собрат, – а на самом деле – он самый высокий и красивый в этом лесу. У меня очень большая семья, если хочешь, пойдём ко мне в гости.

Муравьишка только сейчас понял, как он соскучился, и почувствовал острую тоску по своим сёстрам и братьям, оставленным ради путешествия с курочкой Фёклой.

А курочка больше не переживала за муравья – он попал к надёжным друзьям, и они позаботятся о нём лучше неё самой. Она помахала ему крылышком, а он в свою очередь подумал, как она была права: не надо расставаться с теми, кого любишь, и как хорошо быть там, где рады тебе, где тебя любят и ценят таким, каков ты есть, но, к сожалению, это можно понять только при расставании и находясь далеко от родного дома.

Фёкла встрепенулась от удивления, даже немного по-взрослому закудахтав, когда к ней каким-то волшебным образом стали приближаться колючки с наколотым на них красивым красным яблоком. Она замерла, когда из-под яблока появился чёрный влажный нос ежа и стал обнюхивать рядом с ней выпавшую из дупла белки шляпку сыроежки. А потом, испугавшись выпрыгнувшего из кустов зайца, свернулся в шар, выставив колючие коричневые иголки навстречу опасности.

А зайчик, даже не заметивший ежа, уплетая за обе щёки травку, предложил курочке ягодку земляники, совсем не удивившись её присутствию в дремучем лесу. Ёжик, учуяв причину своего страха, фыркнул и, наколов на свои острые иголки шляпку гриба, озабоченно засеменил прочь.

«Какой удивительный мир вокруг: рядом с опасностью и злом есть место великодушию и добру», – поблагодарив зайчика, клюя предложенную ягодку, размышляла курочка.

Усталость и переживания последних часов были велики, и Фёкла не заметила, как уснула в тени высоких трав под сенью большого дерева.

Белочка с крепко зажатым в лапках жёлудем вернулась к своему дуплу.

– А я тебя знаю, – сказала она, обращаясь к Фёкле.

Курочка встрепенулась ото сна и несказанно обрадовалась.

– Значит, ты знаешь, где мой дом? – спросила она.

– Конечно, это здесь, недалеко – тридцать прыжков, и ты дома.

– Тридцать прыжков – это сколько?

– А с дерева на дерево, с дерева на дерево, и будет человеческое жильё и твой дом.

Это трудно сосчитать в куриных шажках, сколько же надо идти – день, ночь и ещё день или только день и ночь?…

Но главное, что белочка знает, куда идти, а уж она, Фёкла, постарается следовать за ней и дойти туда, где родилась, где ей всё знакомо, и о чём она всегда вспоминала со щемящей нежностью и любовью. Предвкушение предстоящей встречи с родными местами прибавило ей смелости и выносливости.

– Сейчас только жёлудь положу в укромное место и покажу тебе дорогу.

И курочка стала всматриваться в кроны деревьев, выискивая белое брюшко и бурый пушистый хвост белочки, которая прыгала с дерева на дерево, потом возвращалась, в ожидании Фёклы, сочувствуя тому, что курочка не такая шустрая, как она, и не может взлететь к ней на своих крылышках. Полёты белочки от дерева к дереву были для Фёклы недосягаемой забавой, она старалась изо всех сил, бежала, спотыкаясь и падая, но ни разу не попросила белочку остановиться для отдыха, а только упорно двигалась вперёд и вперёд, с каждым шажком приближаясь к цели своего путешествия. И вот – лучи чуть брезжащего рассвета осветили кромку леса и то последнее дерево, с которого белочка отправилась в обратный путь к своему дуплу.

А перед взором Фёклы в дымке тумана предстала поляна и уже различимые крыши домов невдалеке. А главное – она услышала предрассветное пение несравненного петуха Казимира, и ощущение счастья переполнило всё её курочкино существо…

Периодически меня убаюкивал монотонный звук моего собственного голоса, веки смежились; бэби возвращала меня из объятий морфея каким-нибудь только ей присущим возгласом, и утром, когда Эндрю разбудил меня своим приходом, я не смог бы с уверенностью утверждать, что говорилось в сказке мной вслух, а что рисовалось только в моём воображении…

Эндрю вернулся домой рано. Ввиду того, что я не мог на него адекватно реагировать (смертельно хотел спать), он последовал моему примеру, и мы ещё продрыхли пару часов.

С умилением глянув на ребёнка, сладко посапывающего в своей кроватке, мы тихо (примерно так, как передвигаются монтировщики в темноте сцены во время спектакля, а может – ещё тише) отправились на кухню. Нам ведь было, о ЧЁМ поболтать…

– Ну, что я тебе могу сообщить, – такова была вводная фраза Эндрю.

– Ты хочешь сказать, что уже перевёл эту вербальную заморочку? – спросил я с нескрываемым удивлением.

– Было бы желание, а всё остальное приложится, – заложив правую руку, подобно Наполеону Бонапарту, и повернувшись в профиль, Эндрю гордо вскинул подбородок.

– Да ты, братец, полиглот, хватит гнобить себя в монтировщиках сцены, – улыбнулся я, глядя на его позирование.

Эндрю заварил кофе и намазал маслом поджаренные в тостере румяные куски хлеба. В этот момент мне казалось, что ничего вкуснее я не ел никогда.

Не хотелось думать ни о чём – только вот так сидеть под тиканье часов (оказалось, Эндрю любитель всякого хлама – старинных вещей, и эти настенные часы в деревянном корпусе с маятником он обнаружил на помойке и принёс домой), пить ароматный кофе, хрустеть тостом, слушать пространную болтовню Эндрю…

– Так вот, вернёмся к нашим баранам, – пробудил он меня к действительности.

– Так сказать, по существу вопроса: ты был прав – текст песнопения этого странного субъекта изобилует словами на испанском языке или близких к оному, это легко перевести, несмотря на манеру изложения, но также есть слова на неведомом мне диалекте, и я даю голову на отсечение, что словаря этого языка не существует.

Эндрю прошёл в прихожую и вернулся с листом формата А4, на котором я прочёл следующее: