Я все еще мечтаю о тебе... - Фэнни Флэгг

Было около четырех, когда Мэгги поставила машину на стоянке позади конторы. Агентство «Красная гора» располагалось в очаровательном каменном здании в самом центре городка Маунтейн-Брук. Когда Хейзел была жива, все двенадцать столов были оккупированы агентами, телефоны беспрестанно звонили и жизнь в конторе кипела. Теперь же здесь царила тишина, если, конечно, на Этель не нападало настроение поразглагольствовать на тему «В мое время».

Как уже говорилось, Этель была верна своим пристрастиям, но на самом деле ей просто не нравилось, куда катится мир. Сегодня она вещала на «Голливудской волне» (в который раз).

— В мое время кинозвезды одевались шикарно, а теперь они хотят быть как все: выходят на люди, напялив первое попавшееся под руку тряпье. Раньше они не выскакивали в магазин в обрезанных по колено джинсах. В мое время звезды были веселы и беспечны. Теперь же они такие все солидные, куда там, так серьезно к себе относятся, разъезжают по всему миру, приятельствуют с диктаторами и поносят Америку. Но от денег, заработанных на этой земле, не отказываются, нет. Я так скажу — пусть держат рты закрытыми и играют свои роли.

Бренда засмеялась:

— Одновременно-то это будет довольно трудно.

— Да ладно, ты меня поняла. А на фильмы я больше не ходок, все они под копирку: представители власти поголовно коррумпированы, главный герой если не убийца, то вор, наркодилер или еще кто похуже. Если у меня появится настроение провести время среди преступников, я лучше схожу в тюрьму на них поглазеть, притом совершенно бесплатно. Почему не снимают кино о хороших людях? Когда я иду в кино, я хочу выйти оттуда в приподнятом настроении, чувствовать себя лучше, а не хуже. А в наши дни, коли фильм об убийцах, извращенцах или малолетних преступниках, коли демонстрирует он самые худшие стороны человеческой натуры, так ему спешат сразу «Оскара» дать. Раньше я старалась не пропускать «оскаровские» фильмы, но в тот год, когда песню в стиле рэп «Трудно быть сутенером»[15]предпочли Долли Партон[16]в номинации «Лучшая песня», я перестала их смотреть. Черт, неудивительно, что западная цивилизация катится под уклон.

Мэгги промолчала, но мысленно согласилась. Если бы в кинотеатре «Алабама» каждую Пасху не повторяли «Звуки музыки», она бы вообще в кино почти не ходила. Было очевидно, что Мэгги потеряла связь с Голливудом. Или же Голливуд потерял связь с Мэгги, она точно не знала, но сильно подозревала, что дело именно в ней. Она безнадежно отстала от жизни. Столько лет прошло, а у нее до сих пор любимая актриса Дорис Дэй, и никто из ее знакомых не любит «музыку лифтов»[17]. Но это единственная песня, к которой Мэгги знала слова. И не только в музыке дело. За последние десять лет современные технологии внезапно совершили квантовый скачок и оставили Мэгги далеко позади. Она так и не освоила, как программировать новую плиту и пользоваться смартфоном. И даже не пыталась научиться щебетать в «Твиттере».

Добравшись домой после работы, Мэгги первым делом просмотрела почту. В основном мусор, среди которого и повторное напоминание о ежегодном вечере в честь Хэллоуина, «Страшилки в зоопарке». Когда Хейзел была жива, они не пропустили ни одной вечеринки. Хейзел пользовалась любым поводом напялить маскарадный костюм, но теперь Мэгги вообще никуда не ходит. Связь с большинством старых друзей она потеряла, причем нарочно. Проще было их не видеть. Они, вероятнее всего, так же разочарованы в ней, как и она в себе, и только по доброте душевной этого не говорят.

В спальне Мэгги переоделась в тренировочный костюм для аэробики — по вторникам она ходила в спортзал, — и тут до нее дошло. Зачем теперь тренироваться-то? К чему поддерживать форму? Чего ради? Она не любила физические нагрузки и, что бы там ни говорили об эндорфинах, никакого удовольствия от спорта не получала, радовалась только, когда занятие подходило к концу. Да ей же больше не надо истязать себя. Какой неожиданный бонус. Не нужно беспокоиться, что обвиснут мышцы на руках и бедрах. Целлюлит? Да ради бога, на здоровье. Она сняла костюм, собрала остальную спортивную одежду — тенниски, футболки, носки и прочее, — бросила все в большой пластиковый пакет для Армии спасения и тут же, не медля, позвонила в спортзал и отменила занятия. Это было приятно, но, к сожалению, как ни старалась Мэгги отвлечься, мысль о «Гребешке» так и торчала колом в голове. А она не могла даже проверить, правда это или нет. Конечно, она знает, кто наверняка в курсе, и, вероятно, этот человек даже мог бы помочь, но нехорошо пользоваться дружбой в личных целях. Господи, зачем только она пошла сегодня к парикмахеру! Надо срочно забыть об этом и закончить с бумагами и фотографиями, решить наконец, какие выкинуть, какие уничтожить.

Она приготовила чай со льдом, пошла в кладовку и, вытаскивая одну за другой сложенные там коробки, принялась просматривать бумаги. И вдруг наткнулась на табель успеваемости за шестой класс. Внизу учительница написала: «Мэгги — тихий, воспитанный, приятный ребенок».

Господи, до чего верно сказано. С шестого класса она ничуть не изменилась. В последнее время она начала подозревать, что под этой приятной наружностью скрывается еще одна приятная наружность. Она стала старше, но не мудрее. Всегда думала, что к этому возрасту она поумнеет, но нет. Наоборот даже. Она вытащила коробку, набитую родительскими страховками и медицинскими картами, и решила просто выбросить ее, уничтожать незачем.

Потом открыла следующую коробку и наткнулась на открытки и записки от Хейзел. Перечитывая, Мэгги поневоле улыбнулась.

С днем рожденья. Булочка-ватрушка!

Купи себе сегодня безделушку!

X.

Плюшка-пампушка,

Так держать.

Милая, ты — душка!

X.

Мисс Мэгги Пирожок,

Поедем странствовать.

Дружок.

X.

Хейзел была само великодушие. В первую Пасху после смерти родителей Мэгги оказалась в долгах. Хейзел подарила ей большую пасхальную голубку из белого шоколада, вечером Мэгги решила полакомиться подарком и обнаружила внутри голубки пять стодолларовых купюр. Позвонила Хейзел, и та очень натурально удивилась: «Понятия не имею, как они туда попали, не иначе как пасхальное чудо».

После этого каждый год Хейзел дарила ей белую шоколадную голубку с деньгами и всякий раз «не понимала», как деньги туда попали. Без Хейзел Пасха стала бы обычным воскресным днем.