Трем девушкам кануть - Галина Щербакова

И Риты нет…

А карел живой. А Алена такая живая, что ой!

И Валдай…

А у Михайлы отбиты почки, уж не потому ли, что он выступил на стороне мертвых против живых?..

Ну и мысли! Ну и каша!

– Сынок! – сказала мама. – Вот и кончается твой отпуск, а я на тебя и не нагляделась…

– Смотреть не на что, – буркнул Юрай.

Оставалось одно – пойти на могилу Риты, положить цветы и посидеть рядом. Все, подруга, баста, и царство тебе небесное. Цветов на могиле была прорва. Риту завалили цветами так, что едва-едва торчала фотография, на которой она весело смеялась. Юрай подумал, а приличен ли такой снимок в таком месте? Не разрушает ли он то, что уже не нами построено? Вечный мир, вечный покой… А каким должно быть лицо у вечного? Серьезное и сочувствующее нам, придуркам, копошащимся в суете, маете и бестолковщине отведенного нам времени? И Рита, никто, кроме нее, должна ему сказать серьезно, без смеха: «Юрай, успокойся. Все хорошо, и мне тут лучше». Но не говорила этого Рита! Не говорила! Ее смеющаяся мордаха кричала о другом: «Юрай! Ты дурак! Спорим, у тебя ничего не выйдет? Спорим, не догадаешься?»

Собственно, такие ее слова даже не были Юраем придуманы, они уже случились в его жизни, и было это так.

…В десятом, что ли, классе заспорили, кем кому быть и стать? Затеяли спектакль с переодеванием. Причем решили «исходить» не из успеваемости и склонностей, а только из интуиции и первого взгляда. Проверяемый появлялся неожиданно, изменив внешность, наряд, выражение лица. Девчонки вовсю красились, кто-то надевал очки, кто-то менял прическу, одним словом, выделывали кто во что горазд. Главное было – сбить с привычного толка, привычного представления, какой ты. И надо было мгновенно сказать, кто ты есть и кем ты будешь.

Он, Юрай, изобразил из себя работягу-слесаря. Взял в руки струну для чистки труб, разводной ключ, в карман поставил заткнутую газеткой пол-литру.

– Господи, Юрай! – сказала Рита. – Ты хоть что надень, а из тебя прет высшее филологическое. А с пол-литрой прет даже сильней.

И все сказали – да. Именно так. К тебе, Юрай, рабочая амуниция не пристала, она от тебя отвалилась, как высохшая корка. И ты остался беленький, незагорелый, человек от ума, а не от грубой силы.

В общем, это было приятно.

И тут как раз вышла Рита. Она надела клетчатый берет а-ля Олег Попов, такой же клетчатый шарф, наполовину скрывающий ее лицо, и Юрай, после того, как его обозвали человеком от ума и этим самым подвигнули на какую-нибудь умность в определении «а ты у нас будешь…», вдруг остро понял, что Рита так скрылась в клетке, что ее как бы и нет во-об-ще. Риты не было. Ее не существовало в будущем, которое они конструировали при помощи подручных средств. Она даже сдвинула шарф с лица, осталась вроде бы как Рита Ритой, но ее не было. Точно! Она засмеялась тогда так, как смеялась на своей могильной фотографии, и девчонки сказали: «Ну, ты даешь!» А он, Юрай, чувствуя ответственность за повышенную себе оценку, сказал: «Знаю! Ты, Ритка, будешь жить за границей… Ты, Рита, уже отсюда выписалась…» И все заорали, зашумели: «Точно! Точно! Ты, Ритка, пошлешь нас всех!»

И теперь Рита смеялась Юраю в лицо: «Ну что, Юрай, можно это место считать заграницей? Или нет?»

Юрай сидел на чужой лавочке, его розочки легли поперек мощных стеблей гладиолуса. Надо было уходить, но тут Юрай увидел бегущего человека. «Какой дурак бегает по кладбищу?» – подумал он. И пока эта первая поверхностная мысль поворачивалась в скрипучих Юраевых мозгах, человек добежал и встал рядом. И Юрай услышал тихое, скулящее вытье.

Когда человек повернул к Юраю мокрое от слез лицо, узнал Ритиного мужа. «Какой он, оказывается, истерик», – подумал Юрай. И тут же себя осудил. А если бы была твоя жена? Ну, ладно, этого ты пока не понимаешь… Ну, мама… Юрая охватил ужас.

– Посидите… – сказал Юрай, подвигаясь на скамеечке.

Ритин муж долго сморкался, потом просто сидел тихо-тихо, потом, наконец, заговорил:

– Вы извините. Я вас узнал. Но каждый раз, каждый раз: прихожу и сознаю, что я, я виноват в ее смерти… Я, и только я. Она сама ушла. У нее был рак матки, а значит, она не могла иметь детей, даже при благоприятной операции. А я так мечтал о детях! Я столько раз ей об этом говорил. Я мучал ее этими разговорами, донимал. Господи! Да я не только бы от детей, я бы от половины своей жизни отказался, только бы она была со мной. Но как? Как я могу сейчас изменить это? Вот и вою как собака… Извините меня, ради бога… Это стыдно, я понимаю, каково на меня смотреть.

– Да что вы! – сказал Юрай. – А какая скрытная она оказалась. Я бы сроду не подумал, что у нее зрел замысел. Накануне же видел…

– Она такая… Вы ведь Юрий? Я Сева.

– Я привык – Юрай.

– Я вас помню по школьным фотографиям. Расскажите мне про поезд. Ведь вы были последним, кто ее видел…

– Получается так… – ответил Юрай. – Еще Алена. Она старше нас по школе. И еще девушка из купе. Кстати… Хотя разве может быть кстати? Она тоже умерла…

– То есть? – не понял Сева.

– Она из Константинова. А я там был у тетки, ну и попал с одних похорон на другие…

– Какой ужас! – содрогнулся Сева. – Но знаете, когда случается горе… Видимо, для утешения, что ли… Но начинаешь узнавать, как его много вокруг… Нелепого, злого… У этой девушки – что?

– Выпила лишнее снотворное после приступа почечной колики.

– Колика – это не дай бог, – сказал Сева. – У меня мама мается. В момент приступа она готова выпить что угодно. Отец за нее всегда боится и все дозирует сам.

– Все правильно, но и неправильно тоже… Мне, честно скажу вам, все эти истории не нравятся.

– Странно было бы, если б нравились…

– Нет, вы меня послушайте!

Юрий рассказал все. И про Иван Иваныча. И про Михайлу. И про некоего Лодю, который был в ту ночь. И как его самого звезданули дважды не по делу. И про карела, который лежит с противовесом.

– И никто ничего делать не хочет. Ну вот в случае с Ритой возбуждено дело?

– Зачем? – тихо спросил Сева. – Ее этим вернешь? А рак у нее нашли… Это точно… Есть документы…

– Ну вот… А та покойница вообще сирота. Ни слез, ни воздыханий. Один старик, которого она чуток пожалела… Милиция с такой радостью хватается за вариант несчастного случая, который снимает даже возможность любопытства. А так ли уж несчастен этот несчастный случай?

– Все, что случилось с Риточкой, бесспорно, я несу за эти слова ответственность. Милиции здесь действительно делать нечего. Про ту вашу знакомую… Что я могу сказать? Или про милиционера… Знаете, среди них столько подонков. Это я не по слухам знаю. Тут ведь все на виду. Зря вы так сразу принимаете его сторону. Так уж верите его словам?

– Как себе… Не семи пядей, честно скажу, как милиционер, он, может, и не на месте. Но парень не такой. Ну, есть такие и такие… В общем – не подонок он.