Телефонный звонок с небес - Митч Элбом

Уоррен молчал. Джефф опустил ручку. Улыбнулся, в который раз блеснув коронками.

– Скажу вам честно, пастор: я не знаю, как относиться к словам Кэтрин. Не знаю, правда это или ловкая выдумка. Но вы заметили, сколько машин с чужими номерами появилось на улицах? Такое не всегда бывало и летом. Я как-никак бизнесмен и привык думать в этих категориях. – Джефф махнул рукой в сторону окна. – А для бизнеса это хорошо.

* * *

Последний разговор с матерью длился не более минуты, но Тесс до сих пор находилась под его впечатлением.

– Мама, на небесах остаются чувства? – спросила она. – Ты что-нибудь чувствуешь?

– …да… любовь.

– А что еще?

– …напрасная трата времени, Тесс.

– Что именно?

– …все остальное…

– Я не понимаю.

– …гнев… сожаление… беспокойство… все исчезает… не потеряйся… внутри себя.

– Мама, я очень сожалею.

– О чем?

— Обо всем. О том, что ссорилась с тобой. Перестала ходить в церковь.

– Тесс… эти прегрешения… они все простятся…

– Простятся ли?

– …после того как ты простишь себя…

– Ой, мама…

– …Тесс…

Последовала долгая пауза.

– …Помнишь, как мы пекли печенье?

Телефон умолк.

Тесс залилась слезами.

* * *

Печенье и прочие лакомства были связующим звеном между Тесс и Рут. Они редко сходились во мнениях, но так получилось, что обе были вынуждены довольствоваться обществом друг друга. Тесс не исполнилось и пяти, когда родители развелись. Мать не вдавалась в подробности этого шага, ограничившись одной фразой: «Есть предел человеческому терпению».

Эдвин мигом уехал в Айову, не сделав ни малейшей попытки заявить о своих правах на дочь. Сплетницы лишь закатывали глаза и шептали: «Тут что-то нечисто». Когда Тесс подросла, ей захотелось узнать об отце. На все ее вопросы Рут неизменно отвечала: «Зачем говорить о неприятных вещах?» Это отучило Тесс от расспросов.

Как и большинство детей из неполных семей, Тесс заменила реального отца вымышленным образом, искренне веря, что, если бы он остался с ними, их жизнь была бы куда счастливее. Для Колдуотера мать-одиночка была редким явлением. Много лет подряд, куда бы Тесс ни пришла, ее обязательно спрашивали: «Как твоя мама?», словно развод был чем-то вроде затяжной болезни, требовавшей постоянного наблюдения.

Рут занималась тем, что принято называть ресторанным бизнесом, хотя никакого ресторана у нее не было. Она даже не могла себе позволить нанять работников. Дочь была ее единственной помощницей. Рут называла Тесс «моя печенюшница», поскольку та умела печь на редкость вкусное печенье с арахисовым маслом и шоколадной крошкой. Чаще всего им поручали готовить десерты для свадебных торжеств. Работали обычно на кухне того дома, где собирались гости. Где-то играла музыка, слышался смех, а мать с дочерью топтались у плиты, поглядывая друг на друга, словно девушки, которым на танцах не хватило кавалеров. Рут с ее каштановыми волосами и светловолосая Тесс внешне удачно дополняли друг друга, и гости, растроганные атмосферой свадебного торжества, нередко говорили: «Как хорошо, что у миссис Рафферти хоть кто-то есть».

Но прихожанки местной католической церкви относились к Рут без всякого сочувствия. Они по-прежнему считали развод грехом. Когда Тесс превратилась в симпатичную девочку-подростка, эти благочестивые тетки стали еще язвительнее. Им особенно не нравилось, что мужчины, видя Тесс, всегда улыбались и даже похлопывали ее по плечу.

Окончив среднюю школу, девушка прекратила ходить в церковь. Ей надоело лицемерие взрослых, о чем она и заявила матери. Рут всячески уговаривала ее вернуться, но дочь была непреклонна:

– Зачем я туда пойду? Чтобы слушать перешептывания за спиной? Они и тебя не хотят видеть.

И Рут ходила к мессе одна… пока могла. Когда болезнь загнала ее в инвалидную коляску, Тесс наотрез отказалась возить мать в церковь.

Сейчас, сидя вместе с Самантой в гостиной, Тесс все больше склонялась к мысли позвонить отцу Кэрроллу.

– Я столько лет не ходила в церковь, – вздыхая, говорила она.

– Давай я позвоню, если тебе неловко, – предложила Саманта.

Тесс вдруг ощутила нервную дрожь в левой ноге. С одной стороны, она предпочла бы сохранить разговоры с матерью в тайне. Это как сокровенные мечты, которые перестают быть таковыми, если кому-то о них расскажешь. Но ведь она уже рассказала Саманте и Лулу. Да и в городе происходило что-то сверхъестественное: эти репортажи по телевидению, признание Элиаса Роу, звонки Джеку Селлерсу от покойного сына. Она была не одна такая. Тесс чувствовала: самой ей во всем не разобраться.

Ее это удивило. Она давно вырвалась из рамок местных представлений и сама управляла своей жизнью. Она не стала выходить замуж и вообще уехала из Колдуотера. У нее был собственный бизнес, пока болезнь матери не заставила ее вернуться. Но и вернувшись, она полагалась только на себя. Теперь уже ей приходилось нянчиться с матерью: водить в туалет, чистить зубы и укладывать спать.

Но сейчас мир перевернулся вверх тормашками. Тесс нуждалась в том, чтобы кто-нибудь помог ей понять то, что было выше ее понимания.

«Тесс… эти прегрешения… они все простятся», – сказала ей Рут.

– Позвони священнику. – Тесс подняла глаза на Саманту.

* * *

Джек свернул на подъездную дорожку. Его сердце громко стучало.

Он решил рассказать о звонках бывшей жене. Безотлагательно. Прямо сегодня. Он позвонил Дорин и сказал, что им надо кое о чем поговорить. Приехав, он собирался сразу же начать со звонков Робби. Чуть ли не с порога, пока хватает смелости. Ему было все равно, застанет ли он Мела, нынешнего мужа Дорин. Робби – их сын, его и Дорин. Она имела право знать. Джек представлял, как она разъярится, что он не сообщил ей раньше. Ему к этому не привыкать. Дорин всегда находила повод для ярости. А дальше ждать нельзя. Каждый день лишь усугубляет ситуацию.

Колдуотер менялся на глазах. Город наводнили приезжие. Местные жители вдруг стали активными прихожанами. Люди молились даже на лужайке перед домом Кэтрин. Джек и Рэй каждый день разбирали жалобы на незаконную парковку: приезжие ставили трейлеры и палатки где попало. Мэр решил устроить общее собрание горожан, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Джек был обязан сообщить Дорин, что они тоже причастны к происходящему. Это самое малое, что он мог сделать.

Джек поднялся на крыльцо, набрал в легкие побольше воздуха и взялся на ручку. Дверь оказалась открыта.

– Дорин, привет. – Он вошел. – Это я.

Ответа не было. Джек заглянул в кухню. Пусто. Он вышел в коридор.