Зона: перезагрузка. Топь - Дмитрий Лазарев

В голове Скрынникова ярится ад… Машина въезжает на мост… А у него уже не остается времени. Ни на что, кроме…

Сергей резко выворачивает руль, машина прошибает перила и падает в пруд. Давление на сознание сразу пропадает, а через ментальный контакт ощущается дикий испуг Новых: то, чего они жаждут, может быть уничтожено. Знали бы они…

Холодная вода, воздуха не хватает, стягивает грудь… Вырваться из машины… Не отключаться, твою мать! Иначе сдохнешь здесь, тупо захлебнувшись, несмотря на суперкровь в твоих венах. Держаться!

Они приближаются… Они рядом… Плыть, плыть подальше, чтобы попозже заметили. Или, быть может… Нет, так ему не повезет… Они его не упустят. Все равно найдут… Только теперь они ищут еще и машину, ибо не знают, где заветный холодильник. Им ведь он нужен в первую очередь, а убить Сергея – задача отнюдь не главная… На мосту, наверное, переполох, что несколько осложняет Новым жизнь.

Так, все, сейчас у него грудь разорвется… или голова лопнет… или весь организм. Черт с ним, всплываем – двум смертям не бывать…

Воздух! Господи, какое наслаждение просто дышать! Как же он раньше не чувствовал этого кайфа! Вон они, на берегу. Нет, там, на берегу есть и другие люди, но этих Сергей ощущает совершенно четко: пневматики, кинетики, псионики, пьющие жизнь…

Скорее нырнуть, пока они его не заметили… Поздно! Пси-удар! Теперь его уже не пытаются подчинить, бьют жестко, на поражение, без дураков… Но бесполезно – его щит внезапно становится невероятно мощным, и ментальные потуги Новых разбиваются о него, как прибой о скалу. Сергей, конечно, удивлен, но он-то ожидал чего-то этакого, а вот они – нет. Ну-ка, ну-ка! Удар!

Псионическая атака Скрынникова играючи проламывает ментальные барьеры Новых, словно человеческий кулак лист гипсокартона. Он видит, как корчатся Измененные, валятся снопами на землю, и больше не чувствует ментальных отголосков их сознаний. Ибо сознаний нет – сожжены дотла. От Новых остались лишь пустые оболочки.

Затруднение дыхания и общая слабость. Резкое нарастание симптомов. Атака пневматика и пьющего жизнь… Нет! Он не дастся! Черта с два! Давление пропадает, словно само собой. Но, похоже, это из него, Сергея, исходит некая сила, которая гасит способности врагов.

Несмотря на стучащие от холода зубы, на губах Скрынникова возникает нехорошая улыбка. Ну, все, вы сами напросились. Удар! Еще удар! Страшные волны псионической энергии сметают жалкие попытки сопротивления и, подобно сильному ветру, гасят одно за другим свечи сознаний Измененных. Сергей плывет прочь, но чувствует их всех. Кинетики, пневматики, пьющие жизнь, поисковики… Находит, наносит удар, ищет следующего, а они умирают, умирают, умирают…

Изнутри рвется резкий, злой смех. Что, съели, ублюдки?! Что-то летит, небольшое, но тяжелое. Камень. Кинетик постарался. Нырнуть… Удар по воде совсем рядом. Если бы Сергей не успел среагировать, ему размозжило бы голову. Ах ты!..

Выныривает, бьет. Снова и снова, и снова… Пока не гаснет последний огонек сознания Измененных в ближайших окрестностях. Двенадцать трупов сами собой образовались у моста и рядом с ним. Люди в панике – они не понимают, что творится. Понимает только Сергей. Вернее, начинает понимать. Кровь. Кровь, которую он себе ввел. Эта штука будет посильнее «Фауста» Гете. Ему еще предстоит разобраться с последствиями инъекции, но пока что ему все нравится. Безумству храбрых венки со скидкой? Нет, ребята, венки пока рано. Он еще покувыркается. Правда, пока не знает, как и где, у него еще нет плана, кроме как плыть. Прочь, прочь, прочь…

Нижний Новгород

Слева полыхнуло. С грохотом взлетел на воздух припаркованный у здания «Лэндкрузер». Упали всемером, поднялись снова лишь шестеро – Каюрина буквально изрешетило осколками стекла и обломками металла.

– От бисовы дыты! – бешено прорычал Степан Гецко. – Як же вы мене уси за…

Справа гулко ахнул РПГ, после чего из взорвавшегося окна на втором этаже вылетел какой-то мужчина и шмякнулся на асфальт безжизненной тушкой. Ударили автоматные очереди, а Степану и двум оперативникам рядом с ним пришлось резко пригнуться, ибо неведомая сила сорвала крышу со взорванного «Лэндкрузера» и метнула в них. Гигантский сюрикен пролетел чуть выше уклонившихся оперов, только чудом никого не скальпировав и не обезглавив.

– Пся крев! – почему-то перешел на польский со своего обычного дикого суржика Гецко и метнулся к дому – уйти из поля прямой видимости засевших там Новых: многим из них для применения своих способностей на максимальном уровне требовался визуальный контакт с жертвой. А когда им приходится работать вслепую, шансов выжить куда больше.

Гецко понятия не имел, как так вышло, что тихая операция ФСБ по уничтожению нижегородской ячейки НМП превратилась в локальную войну. Предупредил их кто-то, что ли? Почему не сработал пущенный в вентиляцию дома газообразный стан? Почему в самом начале операции выпал из чердачного окна дома напротив снайпер Абдуллаев с явными следами взрыва легких пневматиком? Почему?.. Куча вопросов, а в качестве ответов на ум приходили только два слова: «предательство» и «ловушка».

Степан ненавидел Измененных так, как только способен ненавидеть человек. Счет у него к ним был длиной с километр. Начиная от его первой команды, группы капитана Седых, которая целиком погибла от рук «лояльных», работающих на высокопоставленных заговорщиков в ФСБ и АПБР, и выжил лишь он один, потому что его отослали с важным поручением, а это поручение – Измененная Козырева, чуть не прикончившая Степана. За прошедшие девять лет счет успел увеличиться многократно. И пусть ФСБ к операциям против Новых подключали лишь изредка, в рамках сотрудничества силовых структур Степан Гецко вел с Измененными свою, отдельную войну. Насмерть.

В окне мелькнула тень, и в тот же миг у Беланова, не успевшего добежать до слепой зоны, лопнули глаза и хлынула кровь изо рта. Зашелся в диком крике охваченный пламенем Лащевский. Зазвенело стекло разбитого очередью окна, и внутрь полетела граната Степана. Глухо ударил взрыв, и послышался короткий захлебнувшийся крик.

Вспыхнувшее было злобное торжество Гецко оборвалось, словно ножом отрезанное: внезапно навалились боль, дикая слабость и апатия. В глазах помутилось, подогнулись колени, и автомат соскользнул на асфальт. Пьющий жизнь бил вслепую, по площадям, и Степана накрыло. С глухим отчаянием и бессильной яростью он наблюдал, как превратившиеся в летающие кинжалы осколки стекла из разбитого окна поразили Асланяна.

«Неужели все?» – пришла тоскливая мысль. Отчаянные попытки сопротивления ничего не дали – организм предал Степана. Снова ударили автоматы, но одна очередь тут же захлебнулась – Виктор Шацких превратился в ледяную статую под ударом фризера.

– Витек!!! – надрывно закричал Степан, но даже у голоса его силы не осталось – она утекала вместе с жизнью.

Дима Донской, последний, кроме Степана, выживший, упал и перекатился в сторону, уходя от очередного мощного факела пироманта. Автомат в его руках задергался, извергая свинцовую смерть куда-то вверх… а Гецко внезапно отпустило. То есть слабость и боль перестали нарастать, а даже напротив – будто пошли на спад. Похоже, Дима достал пьющего жизнь. Выпитого им уже не вернешь, но…