Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - Генри Саттон

— Сожалею, Мередит, но Артур прав, — сказал Сэм. — Ты ничего не можешь сделать. Но и ты прав: это все ужасно. Однако выхода нет. Она отдала Мерри в это заведение, и у нее на это есть полное право. Точно так же она могла бы отправить ее в детский лагерь, или в пансион, или в колледж. Ты имеешь только право посещать там девочку.

— Но ей же только три года! Только три!

— С ней там плохо обращаются?

— Ну конечно!

— Я хочу сказать: ее бьют, морят голодом, что-нибудь в этом роде?

— Нет.

— Значит, дело безнадежное. Но вот что я тебе скажу, Мередит…

— Да?

— Мне тоже очень неприятно.

— Спасибо, Сэм. Спасибо.

Он повесил трубку и заплакал.

* * *

Как гласит пословица, чем меньше выигрыш, тем меньше и проигрыш, и Денвер подумал: правильная пословица. М-да, здесь он проиграл, это уж точно — нечего и сомневаться. Денвер отнес Элейн к машине, прислонил ее к капоту, потом открыл дверь и затолкал ее внутрь. Он закрыл дверь, обошел машину, сел за руль и усадил ее так, чтобы она не заваливалась на него, когда он будет лавировать мимо выбоин на мексиканских улочках. Он опять похлопал ее по щеке, чтобы привести в чувство. Все напрасно. Тогда он отвесил ей хорошую оплеуху, так что на щеке у нее осталось красное пятно. И все равно никакого эффекта. Она даже не шевельнулась. Такое он видит в первый раз.

Ну, конечно, ему приходилось видеть, как пьяные женщины долго не могут прийти в себя. Он не раз видел, как и Элейн после очередной попойки надолго отключалась. Два раза в Тихуане и еще раз по пути из Тихуаны в Мехикали, а потом еще раз в самом Мехикали. Но сейчас что-то уж совсем не в дугу. Они сидели в паршивом ночном клубе, потягивали текилу и смотрели стриптиз. Она пила, как боцман. Ну, вообще-то она пила, как боцман, все время, пока они ездили по Мексике. Пила, как сволочь. Словно хотела упиться насмерть. А может, думал он, ей как раз этого и хотелось. Может, ему не стоило уговаривать ее поехать, может, ему не стоило предлагать ей отдать дочку в приют, может, ему не стоило… Но какого черта! Она же взрослая баба! И сама знает, что делает. Никого нельзя заставить что-то сделать против воли. Об этом ему рассказывал один гипнотизер. А уж людей, не поддающихся гипнозу, и подавно не заставишь. А она все не отдавала и не отдавала эту бутылку, все хотела ее добить, а ему-то что — он только рад, что она такая. Как говорят, каков ты за бутылкой, таков ты и в койке — прямо-таки про нее сказано. Но сегодня она, видать, решила побить мировой рекорд. Стать мировой рекордсменкой по выпивке. А он и не возражал — ему-то что. Она еще хотела быть чемпионкой мира по траханью. Он и тут не возражал. Ему того только и надо. Но только странные она придумала правила для этого чемпионата. Что-то он их не понимал. В койке она была великолепна и все заставляла его это повторять. Но видя, как зачарованно он глазеет на молоденькую девчонку, исполнявшую стриптиз в баре, которая трясла грудями во все стороны, она сильно опечалилась. Ну, да и это ничего. Что толку спорить с пьяницами — нет, она-то не пьяница, но в тот момент была сильно пьяна. В стельку. Словом, она эту стриптизершу облила помоями с головы до ног. Уж та и костлявая, и танцевать-то не умела, и вообще все делала кое-как.

— Да все они это делают кое-как, — сказал он.

— Но ведь надо-то делать как следует.

— Да ты-то что можешь об этом знать — ты что, выступала в стриптизе?

— Нет, но ведь я — женщина!

— Это совсем другое дело.

— Ни черта не другое! В этом все дело!

— Да нет же, это все сплошное притворство. Она же притворяется, что она такая сексуальная…

— У меня бы это получилось куда лучше!

— Ну, разумеется!

— Ты что, мне не веришь?

— Да нет же, верю.

— Нет, не веришь. Но я тебе покажу сейчас…

Тут стриптизерша как раз закончила номер, бросила зрителям свои трусики, продемонстрировала черненький треугольничек волос в паху и убежала за кулисы. Зрители, сидящие за четырьмя или пятью столиками, вознаградили ее жидкими аплодисментами. И вдруг Элейн поднялась со стула и стала карабкаться на сцену.

— Эй, Элейн, ты в своем уме? Вернись! Слышишь, милая, нам пора идти! — крикнул он, но лидер квартета решил, что ради хохмы стоит сыграть для нее несколько тактов, и музыканты завели какой-то мотивчик, а она начала танцевать. И тут раздались аплодисменты, причем зрители захлопали ей куда громче, чем стриптизерше, и кто-то ему заорал: «Эй там, сядь, не мешай!» — и он решил сесть и помалкивать.

Это был забавный стриптиз. Ведь обычная одежда вовсе не предназначена для подобных штучек, да и сама она была изрядно пьяна и, едва держась на ногах, двигалась по сцене не в такт музыке, но с чувством, и она все-таки красивая, так что, ей-Богу, смотреть на нее было одно удовольствие. И ее чувственность казалась не фальшивой именно из-за неуклюжести ее движений. Она стала снимать с себя платье, как это обычно делает женщина — через голову, и, на мгновение запутавшись в складках и с трудом расстегнув молнию, сорвала наконец это чертово платье. Потом она сняла и комбинацию. И вот она уже танцевала, оставшись в туфлях, в чулках, пристегнутых к поясу, в трусиках и в лифчике. Она еще долго возилась с застежкой лифчика, а публика за столиками веселилась и подбадривала ее одобрительными криками и хлопками, и наконец она сорвала с себя лифчик и помахала им перед собой, а потом попыталась потрясти грудями, как та стриптизерша, и, конечно, ей это не удалось, и в зале захохотали. И этот хохот сразил ее наповал. Она вдруг остановилась, как вкопанная, посреди сцены, громко икнула и ее вырвало. Раздался свист, и Денверу ничего не оставалось, как подняться на сцену, подхватить ее под мышки и утащить за кулисы. Тампон кое-как счистил с Элейн блевотину и надел на нее платье. Ему было немного противно и немного стыдно, особенно когда он волок ее к машине, прислонял к капоту и вез обратно в гостиницу. Он спокойно обдумал случившееся и в конце концов решил, что напрасно все это затеял и надо бы ему ехать в Мексику одному.

Он отнес се наверх в номер и положил на кровать. Он стащил с нее платье, трусики и чулки и попытался опять привести ее в чувство, но не сумел. Тогда он пошел в ванную и принял душ, чтобы смыть с себя запах рвоты. Выйдя из ванной, он в последний раз попытался растормошить ее, решив, что, может, ее нужно хорошенько трахнуть. Но она не возбудилась. Зато он сам возбудился и подумал, что заслуживает хорошего траха на прощанье. Должен же он получить компенсацию за то, что приволок ее в гостиницу. Да, черт побери, оставь он ее в баре, любой паршивый мексикашка в этом чертовом Мехикали счел бы своим долгом отделать ее где-нибудь на заднем дворе. Он снова дал ей пощечину — несильную, но ощутимую. Она не шевельнулась. Он ущипнул ее за грудь. Никакой реакции. Тогда он прекратил обхаживать ее и занялся собой. Алкоголь и секс. Полный разврат! А почему бы ему не поразвратничать с ней?