Железная хватка - Чарльз Портис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказав сие, должен вместе с тем признать: ты, по видимости, вынудила доброго полковника на выгодную сделку. Мне о сем человеке ничего не известно, не знаю, честен он или же нет, но я не стал бы отдавать ему сию расписку, пока не взыщу с него денег. Остаюсь в уверенности, что таковую меру ты предприняла.
Матушка твоя держится неплохо, но до крайности озабочена твоим благополучием и ожидает твоего скорейшего возвращения. Я с ней в сем пребываю в согласии. Форт-Смит — не место для одинокой юной девицы, пусть она будет трижды «Мэтти». Фрэнк-меньшой слег с воспалением уха, но это, разумеется, дело пустяковое. Виктория держит хвост морковкой. Решено было, что ей лучше на похороны не ходить.
Мистер Макдональд еще не вернулся с охоты на оленей, и отпевать Фрэнка пришлось мистеру Харди; для службы он взял стих из 16-й главы Иоанна: «Я победил мир».[34] Мне известно, что мистера Харди не весьма ценят за его общественные свойства, но человек он на собственный манер добрый, и никто не может его упрекнуть в том, что он плохо знает Писание. Дэнвиллская ложа взяла на себя кладбищенские расходы. Что и говорить, все жители у нас потрясены и скорбят. Богат был Фрэнк друзьями.
Мы с твоей матушкой рассчитываем, что ты сядешь на первый же поезд домой, завершив дела с полковником. Незамедлительно сообщи мне о сем телеграфом, и мы будем ожидать тебя через день-два. Мне бы хотелось заверить наследство Фрэнка по суду без промедления, а с тобою нужно обсудить очень важные вопросы. Матушка без тебя не станет принимать никаких решений, да и подписывать ничего не будет, даже обычной квитанции: посему ничего не стронется с места, пока ты не приедешь. Мэтти, сейчас ты — ее крепкая правая рука, а для меня — драгоценнейшая жемчужина, однако порой ты весьма испытываешь терпение тех, кто тебя любит. Спеши скорее домой! Остаюсь
Коли хочешь что-нибудь сделать, всякий раз самой этим нужно заниматься. До сего дня не знаю, как они пустили этого чудака безмозглого, Оуэна Харди, папу отпевать. Одно дело — знать Писание, другое — его проповедовать. Любой баптист, да и кэмблит[35] с этим справился бы получше. Останься я дома, ни за что бы такого не допустила, но в двух местах сразу не окажешься.
Стоунхилл тем утром не был расположен препираться — вообще не фыркал и не орал, скорее как-то озадаченно грустил; знавала я таких тронутых стариков. Давайте я быстро скажу: старик вовсе не помешался. Это я со зла эдак сравнила, больше не буду — я только хотела подчеркнуть произошедшую в нем перемену.
Он мне собрался чек выписать — оно бы и ничего, только не хотелось мне дело так далеко заводить, чтоб меня еще и облапошили, поэтому я сказала: только наличными. Он ответил, что возьмет, как только банк откроется.
Я говорю:
— Что-то вы неважно выглядите.
А он:
— Малярия с ежегодным визитом пожаловала.
— Мне и самой что-то неможется, — говорю. — Вы хинин пьете?
— Да, перуанской корой по самые жабры напичкан. Аж в ушах от нее звон. Но уже не действует, как раньше.
— Надеюсь, вы поправитесь, — говорю.
— Спасибо. Пройдет.
Я вернулась в «Монарх» позавтракать, ведь за еду я уже заплатила. За столом сидел техасец Лабёф, бритый, умытый. Наверное, только со своим «чубчиком» справиться не сумел. А может, специально его зализывал. Самовлюбленный же такой, нахальный малый. Миссис Флойд спросила, пришло ли письмо.
Я говорю:
— Да, письмо у меня. Пришло сегодня утром.
— Тогда, — говорит, — я знаю, тебе полегчало. — И остальным: — Она этого письма много дней ждала. — И опять ко мне повернулась: — А полковника ты уже видела?
— Только что оттуда, — отвечаю.
Лабёф спрашивает:
— Это какой же полковник?
— Как, у нас он один — полковник Скотхилл, тоннами торгует, — отвечает миссис Флойд.
Тут я не выдержала:
— Это дело частное, — говорю.
— И ты с ним все уладила? — дудит свое миссис Флойд, ну никак у нее рот не закрывается, прям что твой желтый сомик.
— Тоннами чего? — спрашивает Лабёф.
— Зовут его Стоунхилл, — ответила я, — и торгует он не тоннами, а скотом. Я ему продала отощавших мустангов, которых пригнали из Техаса. Только и всего.
— Что-то шибко молода ты лошадьми торговать, — заметил Лабёф. — Не говоря уж про то, что не того рода.
— Да, а вы для постороннего человека слишком много себе позволяете, — говорю я.
— Отец у нее купил лошадок у полковника перед тем, как убили его, — без мыла влезла миссис Флойд. — А малышка Мэтти у нас тут ему на смену встала и вынудила полковника лошадок обратно взять, по хорошей цене.
В общем, как девять пробило, я отправилась на конюшню и обменяла свою расписку на триста двадцать пять долларов зелеными. У меня на руках бывали суммы и крупнее, но вот эти деньги, представляла себе я, принесут мне удовольствия несоизмеримо со своим номиналом. Но нет — триста двадцать пять долларов бумажными ассигнациями, только и всего, против всех моих ожиданий. Может, это уныние Стоунхилла так на мне сказалось.
Говорю ему:
— Ну что ж, вы свою часть уговора выполнили, я свою тоже.
— Это так, — отвечает. — Я уплатил тебе за чужую лошадь и выкупил обратно бесполезных мустангов, которых не смогу больше перепродать.
— Вы забываете про мою серую кобылку.
— Пусть ею воронье питается.
— Не под тем углом вы на вещи смотрите.
— Я на все смотрю под углом Божеской вечной истины.
— Вы ж не считаете, что я вас обвела вокруг пальца, правда?
— Нет, отнюдь, — говорит. — С тех пор как я приехал в «Медвежий штат», удача у меня до изумления постоянна. Это лишь одно ее проявление, да и то относительно счастливое. Мне говорили, что этот город станет юго-западным Чикаго. Так вот, дорогая моя, никакое это не Чикаго. Я даже нужных слов для него подобрать не могу. Я бы с большой радостью взял в руку перо и написал бы целую толстую книгу о моих здесь злоключениях, однако не осмеливаюсь так поступить из опасений, что меня сочтут досужим сочинителем.
— Это вам от малярии поплохело. Скоро вы найдете покупателя на мустангов.
— Мне уже десять долларов за голову предлагала мыловаренная компания «Фицер» из Литл-Рока.