Страшные немецкие сказки - Александр Волков

Первые опыты не принесли значительных результатов. В Гейдельберге были опубликованы сборники сказок и народных песен А.Л. Гримма (1786–1872), Иоахима фон Арнима (1781–1831) и Клеменса Брентано (1778–1842). Гримм старательно приспосабливал сказки под вкусы бюргеров и упрекал своих однофамильцев за слепое следование устному фольклорному источнику [122]. Арним и Брентано вдохновлялись главным образом «народными» песнями и немецкими балладами XV–XVI вв., то есть материалом, уже подвергшимся обработке. Песни и сказания их сборников сплошь любовные, бытовые, религиозные и нравоучительные, хотя там нашлось место и страшным балладам о крысолове из Гамельна и епископе Гаттоне. Самые трогательные из баллад были едва ли не переписаны заново вроде истории о речной деве Лорелей, ставшей плодом воображения Брентано.

Сказки братьев Гримм — Якоба (1785–1863) и Вильгельма (1786–1859) — вышли в трех томах в 1812, 1815 и 1822 гг. С этих дат и следует вести отсчет эпохи воссоздания старинной сказки. Раскритиковав «Кабинет фей» и псевдонародные сказки всех предыдущих авторов вплоть до однофамильца из Гейдельберга, братья с гордостью представили читателю свой вариант, полученный непосредственно от рассказчиков. Кое-где был сохранен диалект. Вильгельм осуществил легкую обработку текстов, нивелируя их под несколько условный народный стиль, но сделал это с большим тактом и вкусом, не затрагивая сюжета. Тексты эти признал подлинными даже такой опытный и строгий эксперт, как Пропп [123].

Для позднейших изданий тексты были изменены с целью большей наглядности и выразительности, достигавшихся за счет развернутых описаний и усложнения синтаксиса. Ввиду глубоких познаний братьев в мифологии и лингвистике все добавления органично вписались в первоисточник, не исказив его смысла. Отдельные критики наподобие М. Люта упрекали Якоба и Вильгельма в «предательстве стиля настоящей сказки, когда они рассказывают о красных глазах и трясущейся голове ведьмы, о ее длинном носе, на котором водружены очки» [124]. Люта прав: народная сказка говорит только о «гадкой старухе, старой ведьме», но в современных ей источниках отыщутся и красные глаза, и длинный нос, которые служат не менее оправданными — исторически и мифологически — атрибутами ведьмы, чем гнусность и старость. Гораздо опаснее для сказки в ее первозданном виде вставки психологических мотивировок, стихов и пословиц, высокопарных метафор, религиозной или социальной морали. К сожалению, братья этим увлекались. На содержании, впрочем, такие нововведения отразились слабо — при желании их можно отследить. К реставрации же утраченных фрагментов и слиянию нескольких вариантов в один авторы прибегали в исключительных случаях.

Романтики стремились к возрождению традиций именно немецкого народа. Братья Гримм — не исключение. И пусть они не всегда улавливали сходство немецких сказок со сказками славянскими, британскими, скандинавскими — для ученого это важно, но важно ли для сказочника и читателя? — зато колорит «волшебного мира», который, по выражению Вильгельма, «сохранился в нас, в наших родных лесах, подземных пещерах, в глубинах моря», они передали сполна. Тем не менее с титула «Сказок» братья убрали эпитет «немецкие», присутствующий в заглавиях всех их других книг [125].

Выступали они и против тезиса о лжи, признавшись однажды, что не нашли ее в «преданиях и песнях народа». Признание было сделано в стиле мифологической школы с оговоркой о подлинности и чистоте «с точки зрения истинной поэзии», но ведь имелись в виду — шутка сказать! — свидетельства о привидениях, кобольдах, демонах, карликах, великанах, эльфах, русалках [126].

Одну серьезную проблему братья не решили, и она стала причиной относительно низкой популярности первых выпусков их сказок. Первоначально книга готовилась под заглавием «Детские и домашние сказки», но потом авторы от него отказались. И не только потому, что слова «народный» и «детский» — синонимы, не только потому, что сказки «годятся как для стариков, так и для детей, и то, что детям пока непонятно, их душа пропускает до тех пор, пока не усвоит этого» [127]. Не из-за непонятности родители, по словам самих авторов, не хотели давать в руки детям их книгу. Детские души ничего не пропускали, но были вещи, усвоить которые они не могли. Ужасные вещи. Дети боялись сказок братьев Гримм.

В предисловии ко второму тому Якоб и Вильгельм посетовали на излишнюю озабоченность родителей «некоторыми обстоятельствами или отношениями». Доказывая их неправоту, братья апеллировали к самой природе, которая «те или иные цветы и листья окрасила именно в этот подходящий цвет и придала им именно эту форму». Нельзя требовать, чтобы «все было перекроено и перекрашено». Наивный аргумент! Поскольку для взрослых сказка — несомненная ложь, ничего от природы в ее чудовищах нет: сплошные предрассудки и суеверия. Уже ближайший последователь братьев, Людвиг Бехшгайн (1801–1860), сделал сказки более «детскими» и на протяжении полувека успешно конкурировал со своими учителями.

А вот Э.Т.А. Гофман (1776–1822) и Вильгельм Гауф (1802–1827) не преподносили свои сказки как фантазии. Для них область демонических влияний, исподволь определяющих судьбы людей, была даже более реальной, чем жизненная проза. Не сказку считал Гауф фантастической, а саму жизнь, поэтому чудеса и повседневность у него тесно переплетены. Гофман же, по меткому замечанию Мелетинского, не отделял сказку от мифа, и в его страшных рассказах мифический элемент присутствовал не в форме поэзии и идеала, а как «хаотическая, демоническая, ночная, разрушительная сила» [128].

Кошмары родом из Германии раздражали благовоспитанных людей Европы. Сэр Вальтер Скотт предостерегал немцев от злоупотребления сверхъестественным и рекомендовал покойному Гофману «кровопускание и слабительное в сочетании с оздоровлением его мышления и строгим надзором» [129]. В самой Германии о сказочных ужасах вспомнили после 1945 г. Противники сказок доказывали, что древние «создания народной фантазии» способствовали нацистским зверствам. Их оппоненты, столь же презиравшие «примитивную культуру», уверяли, что сказки изначально не адресовались детям, а значит, надо быть снисходительнее к их авторам.