Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья - Михаил Крикуненко

Наконец, глаза привыкают к темноте, и я обнаруживаю, что мы действительно рядом с кладбищем. Теперь я понимаю, что это за место, так как немного изучил Грозный за пару лет командировок. Это мусульманское кладбище появилось уже во время войны и находится прямо в бывшем парке культуры и отдыха. Жители свозили сюда со всего города неопознанные трупы родственников и хоронили, недалеко от сожженных аттракционов и «чертова колеса». На многих могилах стоят остроконечные пики. Это означает, что погребенный погиб насильственной смертью и родственники поклялись за него отомстить. После мести пики меняют на надгробные плиты. Степан говорит, что здесь похоронено много боевиков.

Пашка включил инфракрасный режим, позволяющий снимать в кромешной темноте.

Степан-Карл шепотом по рации отдает распоряжение бойцам. С гарнитурами связи и приборами ночного видения разведчики похожи на киборгов или космических пришельцев. Степан дергает меня за рукав, шепчет в ухо:

— Сейчас выдвигаемся через кладбище, прочешем парк. Часто «духи» отсюда подбираются к блокпостам.

Гусь снимает Степана почти в упор, приближая камеру вплотную к маске с прорезями для глаз, пытаясь записать хоть какой-то звук.

Ощущается дыхание реки Сунжи, огибающей парк и не замерзшей зимой. Все кажется сюрреальным. И то, что мы кромешной ночью идем с разведчиками-пришельцами через мертвый парк, и черные руины вокруг — все похоже на какую-то далекую, темную планету. Кажется, здесь нет жизни, только небольшая группа инопланетян высадилась в этом страшном месте. Мне снова вспомнились те индийские робинзоны. «Ад — это и есть наша планета…» — сейчас слова полуголого программиста из Лондона кажутся мне не такими уж и безумными. Изуродованные скелеты аттракционов, сквозь которые пробивается сухой бурьян, обугленные деревянные лошадки и ослики на фоне мрачных зарослей кустарников, припорошенных снегом, и черных деревьев выглядят особенно зловеще. Покореженное чертово колесо уродливой гримасой безжизненно застыло над парком. Теперь с него можно обозревать только кладбище и руины. Аттракцион в Аду. Людей сажают в развороченные проржавевшие кабинки и показывают, как выглядит Ад с высоты птичьего полета. «Посмотрите, на что способны люди в своей бессмысленной злобе и жестокости», — говорит экскурсовод дьявола и хохочет.

— Здесь придется немного пройти через минное поле, — шепчет мне Степан. Не обращая внимания на мои вытаращенные глаза, продолжает: — Когда Грозный второй раз взяли, тут заминировали все. Карт минных полей, конечно, никто не составил, тогда не до этого было. Разминировать территорию тоже пока нет смысла, «духи» тут постоянно шляются. Ну и нам приходится за ними. Но пройти дальше можно только этим путем. Так что советую не шарахаться по тропе, как беременные козы, а ступать прямо за нами.

Такого экстремального аттракциона в этом чертовом парке мы с Гусем, конечно, не ожидали. «Мог бы предупредить», — думаю о Степане.

Разведчики стараются идти след в след, метрах в пятнадцати друг от друга на случай, если кто-то один подорвется на мине, чтобы осколками не зацепило остальных. Гусь прилип глазом к миниатюрной камере, стараясь снимать все подряд. Я знаю, что если посмотреть на Пашку в прибор ночного видения, то голова его будет светиться зеленым нимбом. Это из-за режима инфракрасной съемки. Для снайпера лучшей цели не придумаешь. Шепотом прошу Пашку периодически выключать камеру.

Пошел легкий снег. Падая на землю, белые снежинки тут же превращаются в черную грязь. За двадцать минут группа проходит метров сто пятьдесят. Со стороны это выглядит так: группа мужиков ночью, гуськом, на большом расстоянии друг от друга, исполняет смертельный танец, в котором каждый шаг может стать последним: то поднимают, то медленно и осторожно, как цапли на болоте, опускают ноги на землю. Наконец Степан подает знак. Опасный участок пройден. Стараюсь унять дрожь в коленях, вызванную страхом и мышечным напряжением от «танца».

— Фу-ух! — шепчет рядом Гусь. — У меня все яйца поседели!

Вдруг Зула, идущий впереди, поднял руку. Группа встала. Зула что-то знаками показал Степану, тот махнул рукой, и разведчики залегли, бесшумно растворившись среди деревьев. Призраки есть призраки. На пару секунд мне показалось, что мы с Гусем остались совершенно одни посреди дьявольского леса. По еле слышному шепоту нахожу Стаса, который оказался рядом с нами. Мы с Гусем легли на мерзлую, полусгнившую листву, источающую слабый приторный запах.

Стас шепчет в гарнитуру связи Степану:

— Вижу движение. Наши пациенты. Двое с оружием.

Степан, которого я сейчас не вижу, хрипит ему в наушник:

— Вылечи их.

— Понял. Работаю, — шепнул Стас и затих, вглядываясь в прицел «Оксанки». Кажется, что он и не дышит даже. Я вижу, как Гусь напряженно снимает Стаса, завалившись сбоку от него на кучу мокрых, грязных листьев. Под ложечкой начало противно сосать.

«Оксанка» у Стаса с глушителем, но даже с ним два щелчка, как хруст сломанных веток, разлетелись в черной тишине по парку, вспугнув воронье. Сделав один за другим два выстрела, Стас откатился в сторону, меняя позицию, что-то шепча Степану по рации. Мы с Гусем тоже на всякий случай отползли.

«Ночные призраки» один за другим проявились в ночи и бесшумно двинулись вперед. Метров через сто мы увидели два тела, лежащих на снегу. Степан поднял руку. Группа остановилась, а двое разведчиков — Сашка-Погода и рыжий парень, лет двадцати пяти, имени которого я не знаю, приблизились к трупам.

Боевик лежит на спине, неуклюже подогнув ногу, и сквозь падающий снег смотрит в небо на некстати вышедшую из-за облаков луну, осветившую мертвенным светом небольшую поляну. «Странно, — почему-то подумалось мне, — снег идет и одновременно светит луна». На лбу мужчины чернеет маленькая дырка, оставленная пулей из «Оксанки». Рядом валяется автомат. Второй уткнулся лицом в землю. Он в черной вязаной шапке, из-под которой выбиваются светлые волосы. Рыжий осторожно перевернул боевика на спину. Под ним оказалась снайперская эсвэдэшка.

— Снайпер, — тихо сказал Погода.

— Прибалт или русский, — уточнил рыжий.

— Может, хохол, — сделал предположение Зула.

— Да какая разница! — резким шепотом оборвал Степан. — Забрать документы и оружие, прикопать листьями!

Неожиданно второй захрипел. Пуля попала ему в грудь, но он еще жив.

— Стас! — укоризненно бросил снайперу Степан.

— Виноват, командир. Темно, снег и расстояние приличное. — Стас закинул «Оксанку» за плечи и достал нож, склонившись над боевиком: — Сейчас исправим.

Группа прочесала парк и вернулась к бэтээрам, когда метрах в пятистах из руин стали раздаваться длинные автоматные и пулеметные очереди. Стреляли в сторону бывшего дудаевского дворца.

— Четырнадцатый долбят, — оживился Степан. — По коням!

Четырнадцатый блокпост одиноко стоит посреди огромной площади, на месте снесенного до фундамента после штурмов дворца Джохара Дудаева. С одной стороны «четырнадцатого» — полукруг руин. Из них и стреляют боевики по ночам, а нередко и днем. Степан связался по рации с постом, предупредив, что едут свои, чтобы по нам не открыли огонь. Бойцы спрыгивают с брони еще на ходу, а бэтээры открывают огонь по руинам из крупнокалиберных пулеметов. Боевики обстреливают блокпост со стороны центрального рынка. Красно-желтыми пятнами вспыхивают руины и почти одновременно свинцовые осы с коротким жужжанием проносятся над головами, тупо впиваются в мешки с песком, расплющиваются о бетонные блоки, раздирают встречающиеся на пути деревянные щиты и брус. Пара пуль звонко тренькнула по «Боревару», из которого с глухой яростью, словно захлебываясь матом, долбит крупнокалиберный КПВТ. Раскаленные крупные гильзы сыплются на землю, как зерно из-под молотилки. Со злобным шипением гильзы остывают в снегу. Чуть в стороне хрипло «лает» пулемет «Кондора».