Белые мыши - Николас Блинкоу

Луиза выходит. Когда она скрывается из виду, вход на подиум озаряется фотовспышками, такими белыми, точно распахнулась дверь в раскаленный добела мир. Место Луизы занимает Аманда, еще одна костюмерша что-то подправляет в ней напоследок. Я подбираюсь поближе, надеясь увидеть Луизу на подиуме.

Луиза позирует на дальнем его конце, подняв лицо к фотографам, устроившимся на осветительном кране. Снова вспышки, ослепляющий белый свет. Когда они гаснут, Луиза поворачивается и плавно идет назад, лицо у нее — словно лишенная выражения маска, этому фокусу она научилась еще в школе. В середине подиума Луиза расходится с Амандой, тоже облаченной в хламиду без рукавов, и вспышки возобновляются, даже более яркие, вновь потопляя все в белом свете. Прежде чем Аманда тонет в этом мареве, я замечаю, что на ее одеянии переплетение тесемок заметнее. Они доходят до шеи, образуя подобие воротника хомутиком. Груди Аманды тяжелее, чем у большинства других манекенщиц, наверное, потому ее и выбрали для демонстрации именно этого платья.

За кулисами Луиза протискивается мимо меня, издавая звук наподобие «бррр». Я почему-то решаю, что она зла на Аманду, чувствует себя отодвинутой в тень, но тут же понимаю, что у нее неладно с туфлями: они на размер меньше, чем нужно. Не сделав за кулисами и трех шагов, Луиза сбрасывает их. Я смотрю, как она идет к своей стойке с платьями. Следующая Биби, костюмерше приходится подтолкнуть ее, потому что Биби едва не пропускает свой выход. И на ней тоже накидка, завершающаяся паутиной перекрещивающихся тесемок, хотя у Биби она опущена много ниже попки. Наверное, когда демонстрируешь ягодицы, возиться с одеждой приходится меньше. Вырез у Биби до того низкий, что я не сразу понимаю, почему платье так тесно облегает тело. Однако потом соображаю, что Осано, должно быть, прошил ткань тесьмой и плотно подтянул ее. Что же, умно, если только навсегда забыть о необходимости писать.

Когда Аманда входит за кулисы, рядом со мной возникает Фрэд. Я слышу, как он бормочет: «Где этот хренов певец?», и, проследив за его взглядом, вижу сиденья у самого подиума. Кресло Стинга пустует.

— Опять все зазря, — говорит Фрэд.

— Время еще есть.

— Мы и так запоздали на три часа, успел бы появиться. Ладно, остается надеяться, что мы сможем добыть кого-нибудь для Милана.

Настроение у Фрэда не из лучших, но если я не спрошу про Стэна сейчас, неизвестно, представится ли мне еще такая возможность.

— Он в списке, — говорит Фрэд. — И кстати, ты-то чего тут толчешься? Тебя, по-моему, просили присмотреть за этой наркоманкой, Биби.

— Я не знал, что мне делать. Она рвалась на подиум, я не смог ее удержать.

— А тебе и не надо было ее удерживать. Твое дело — помочь ей дотянуть до конца показа. Вон, полюбуйся на нее.

Некоторое время я недоуменно моргаю, глядя на Фрэда. Потом перевожу взгляд на подиум. Биби старается воспроизвести поступь покачивающей бедрами Аманды, но ничего у нее не выходит. Ступни Биби тяжело и плоско ложатся на доски. На возвратном проходе ее начинает бить дрожь. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на ее одежную стойку, и вижу, что на очереди у нее брючный костюм.

— Видишь, в каком она состоянии? — говорит Фрэд. — Ей нужна собственная костюмерша, а у нас рук не хватает. Займись-ка ею.

Когда я принимаюсь за платье Биби, пытаясь сообразить, как распускаются тесемки, Фрэд подзывает взмахом руки испуганную итальянку, показывает ей на меня и на быстром итальянском отдает несколько распоряжений. Итальянка вручает мне листок с именем Биби наверху. Мне надлежит следить за расписанием и выпускать Биби на подиум в нужном туалете и в нужное время. Ей предстоит вот-вот вернуться туда, а я не знаю, сколько у меня времени — минута или тридцать секунд — на то, чтобы вытащить ее из платья и облачить в брючный костюм. Я почти сдираю с Биби платье и в поисках места за кулисами волоку ее мимо людей, занятых примерно тем же, чем я. Осано бесчинствует, норовя руководить всем сразу. Он молча тычет в меня пальцем, отправляя, будто регулировщик движения, влево. Подчиняясь его указаниям, ставлю Биби третьей в очередь на подиум.

Она прекрасна, но слишком накрашена, макияж ее похож на размазанный по лицу подсохший на коже клей, если не сперму. Впечатление это несколько скрадывается дымком от сигареты, которую Биби отобрала у стоящей впереди нее манекенщицы. Я позволяю ей затянуться разок, потом отбираю сигарету и каблуком гашу ее об пол. Заставляю Биби влезть в брюки и, застегнув ремень, начинаю прилаживать ей на плечи пиджак. Что-то не так; груди Биби почти вываливаются наружу — достижение, при ее плоскогрудости, немалое. Ухватив Биби под мышки, верчу ее, пытаясь понять, в чем дело. Шов на спине пиджака разошелся, кто-то кое-как прихватил его ниткой. Провожу ладонью изнутри, между тканью и холодной испариной на спине Биби. Там болтается какой-то лоскут. Стало быть, пиджак уже перешивали на скорую руку, пытаясь подогнать его по фигуре Биби. И похоже, пока это делалось, Биби и свалилась. То, что стежки разъехались вкривь и вкось, не так уж и важно, публика этого, скорее всего, не заметит. Я задираю пиджак сзади, чтобы еще раз взглянуть на брюки, и обнаруживаю, что те стянуты английской булавкой. Ладно, не заметят и этого, полы у пиджака длинные. Биби боса, и я заглядываю в выданный мне список, проверяя, полагается ли ей обувь, — там на этот счет ничего не сказано. Ноги у Биби длинные, тонкие, косточки на ступнях торчат, точно когти. Приглядевшись к ним, я кое-что замечаю. Вдоль пальцев тянется ссадина и даже засохшая полоска крови. Это что же она за обувь такую носила?

У выхода на сцену Биби вдруг обмякает. Я провожу пальцем по ее позвоночнику и говорю:

— Спину держи.

И чувствую себя при этом суровой учительницей танцевальной школы из книжки для девочек.

— Сигарету хочу, — говорит Биби.

— Я прикурю ее для тебя и буду ждать, когда ты вернешься, — и я подпихиваю ее вперед.

Биби относит в угол между сценой и подиумом, прямо на черную манекенщицу в еще одном строгом костюме. Отыскав центральную линию подиума, Биби, похоже, сосредотачивается. Возможно, она наугад выбирает точку впереди и использует ее как навигационный ориентир, возможно, цепляется, когда срабатывает вспышка, взглядом за одну из камер. Что бы это ни было, оно срабатывает. На сей раз Биби, такая же высокая и осанистая, как черная модель перед ней, движется лучше.

Выпрашиваю у одной из гримерш сигарету, раскуриваю ее для Биби. Когда она появляется за кулисами, я подношу сигарету к ее губам. Кажется, что Биби просто делает вдох, — сигарета вскакивает ей в губы и застывает меж ними.

Следующие десять минут я работаю как собака. Ну, может, не как собака. Но и не как кутюрье. Карманы моих спортивных брюк наполняются нитяными шпульками и коробочками с булавками; подол майки утыкан иголками с уже вдетыми нитками — так их легче вытаскивать, чтобы поправить одежду Биби. Туалетов для нее осталось всего-то два предмета, да только шили их не на Биби, а репетиции и подгонки она пропустила. Впрочем, Биби податлива, работать с ней — все равно что с покорным ребенком. Шестой британский размер, даром что росту в ней почти шесть футов. Я облачаю ее в легкую ткань, стараясь разобраться в геометрии нарядов Осано, в его замысле. Похоже, он хотел показать тело, и я начинаю гадать, стоит ли так откровенно выставлять напоказ тело Биби, состоящее главным образом из костей. Однако, снова выходя на подиум, Биби выглядит еще более собранной. И способной продемонстрировать тело, во всяком случае идею его — самого тела ей явно недостает.