Спасение утопающих - Вера Колочкова

– Да ладно тебе, Лида, не пугай девочку, – обернулась к ним сердобольная Валентина Петровна. – И что с того, что из школы шла? Наше с тобой дело – до роддома вовремя довезти…

Ни жива ни мертва от пережитого, Даша выбралась из машины, с трудом распрямилась на ватных ногах перед крыльцом желтого приземистого одноэтажного строения. Роддома, судя по всему. Стояла, испуганно прижав к груди сумку с Наташиными учебниками, смотрела, как тетки, подхватив под мышки, затаскивают Наташу на невысокое крыльцо. Голова ее все время запрокидывалась в немом страдании, и ноги подгибались, будто ломались жалко и некрасиво в худых коленках. «Боже, я так не хочу, не хочу…» – истерически произнесла про себя Даша и, быстро отвернувшись, пошла по незнакомой улице, по-прежнему с силой прижимая к груди простенькую сумку с Наташиными книгами. Ее собственная сумка, шикарная и очень кожаная, болталась на длинном ремне, поколачивая по боку, и ноги в тонких колготках, открытые холодному ветру в довольно-таки приятном для глаза пространстве между юбкой и сапогами, совсем замерзли и покраснели, но она ничего такого не замечала, брела и брела себе незнамо куда, притягивая любопытные взгляды редких прохожих. Потом резко остановилась, вспомнив, что надо же сходить на улицу Пролетарскую, в дом пятнадцать, она же обещала…

Пролетарская улица, как сообщила первая встречная разговорчивая женщина, оказалась совсем недалеко и полностью, как подумала Даша, оправдывала свое историческое название. То есть лепились на ней один к одному небольшие приземистые домики с облупленными от дождей и ветров наличниками, где-то более или менее пряменькие, а где-то и порядочно вросшие в землю. Пролетарская рабочая окраина. Можно фильм про горьковскую Ниловну снимать – с декорациями не ошибешься. И грязь непролазная из того же сюжета. Наверное, бабушкин местный глава улицу эту стороной обходит в своих обязательных строгих дозорах. Наверное, он по каким-то другим улицам ходит…

Слава богу, домик под номером пятнадцать оказался как раз из ряда тех, которые еще ничего себе. Крепенький такой. Даша долго добросовестно стучала в закрытые воротца, потом догадалась дернуть за неказистую веревочку, и дверца, как в сказке, сама собой открылась. Внутри, во дворе, оказалось довольно уютно и чистенько: под навесом притулилась аккуратная поленница дров, вокруг забора земля была вскопана и огорожена стоящими уголком кирпичами – так обычно огораживают клумбы в старых парках, стремясь, наверное, к приятному для глаз отдыхающих дизайнерскому совершенству. И от калитки к крыльцу с домотканым чистеньким ковриком тянулась такая же дорожка, мощенная красными кирпичами. Даша прошла по ней осторожно, вежливо вытерла о коврик ноги, постучала в окрашенную голубой краской дверь.

– Натка, ты, что ль? Заходи, чего стучишь-то? Открыто же! – послышался из домика приветливый и одновременно сердитый слегка голос. – Я уж потеряла тебя…

– Нет, это не Наташа, это я… Извините… – робко проговорила Даша, просовывая голову в дверь. – Меня Наташа попросила, чтоб я к вам зашла. Учебники вот…

– А Натка где? – выкатилась ей навстречу полная пожилая женщина, похожая на совершенно уж сказочную бабушку – и в белом чистом платочке на голове, и в фартучке, и с ямочками на чуть одрябших щечках, и с руками, осыпанными до локтя белой мукой. Руки она старалась держать на весу, и оттого поза ее оказалась совсем уж неуклюже-растерянной, словно Даша была привидением, случайно забредшим во двор ее домика среди бела дня.

– А Наташа уже в роддоме… Сейчас только увезли… – пролепетала Даша, скромно стоя у порожка и переминаясь с ноги на ногу. – Вот, она учебники просила отнести…

– Как в роддоме?! – ахнула испуганно старушка. – Да ей же еще и срок не вышел! Еще ж две недели надо ходить!

– Ну, я не знаю… – будто оправдываясь, пожала плечами Даша. – Она с последнего урока ушла, а потом ее по дороге прихватило…

– А ты кто такая будешь, девушка? Учишься вместе с Наткой, да? Чего-то не припомню я тебя… Да ты заходи, заходи в дом, чего на пороге мнешься? Ой, надо же, не доходила Натка две недели-то… А я и не готова еще, и одеяльце у меня не дошито…

Развернувшись, она поковыляла уточкой в дом, махнув Даше приглашающе белой мучной ручкой. Торопливо скинув сапоги, Даша последовала за ней и очутилась на небольшой чистенькой кухне. Все здесь было уютно и к месту приспособлено, и вкусно-кисло пахло хорошо подошедшим дрожжевым тестом. Готовый уже пирог, гордо блестящий верхней корочкой от щедрой промазки подсолнечным маслом, красовался на противне около плиты, и хозяйка, по всей видимости, как раз намеревалась отправить его в печь, да была отвлечена от этого хорошего занятия Дашиным приходом. Даша сглотнула судорожно – так вдруг захотелось ей этого самого пирога, с чем бы он там ни был внутри, пусть хоть с котятами! Просто до смерти захотелось!

– Заходи, заходи, девушка! Сейчас мне все в подробностях про Натку обскажешь – что да как! – быстро и деловито суетилась по кухне старушка. – Сейчас, я только пирог приставлю, а то перекиснет…

Ловко справившись с поставленной задачей и вымыв под звенящим рукомойником пухлые ладошки, она уселась напротив Даши за маленький квадратный стол, покрытый веселенькой клеенкой с голубенькими глазками да лапками.

– Ну, рассказывай… Как тебя звать-то, все никак не спрошу?

– Я Даша. Даша Кравцова…

– А я, стало быть, Зинаида Тимофеевна, Наткина бабушка. Баба Зина то есть. Где ее прихватило-то? Прямо в школе, что ли?

– Нет, не в школе. Она с последнего урока еще сбежала, а я домой по незнакомой дороге пошла, ну и услышала – зовет из-за кустов кто-то! Смотрю – а она на скамейке сидит, согнувшись… А «скорая» быстро приехала! Сказали, через час родит уже.

– Ой, господи, как все быстро-то! И опомниться не успели…

– Зинаида Тимофеевна, а Наташины родители где? На работе? Им, наверное, позвонить надо? Сказать, что она в роддоме уже?

– Да некому звонить, Данечка… – вдруг тяжело вздохнула старушка. – Матерь-то Натки-на и слышать ни про какого внука не хочет. Опозорила, говорит, ее дочка на весь свет божий. Натка уж давно ушла от нее, у меня теперь живет. А ей хоть бы что! И не интересуется даже дочерью. Как будто и нет ее для нее больше. Вот зараза какая…

– А отец? Отец у Наташи есть?

– Да есть, только, как говорится, не про ее честь! Сын это мой. Бросил он жену-то, Наткину мать, стало быть, к другой бабе да в другой город уехал. Ох и семьища у него там! У бабы его было двое, да еще и третьего народили. Бедно живут. Он и рад бы Натке помочь, да нечем. Самому бы помог кто…

– Ничего себе… – возмущенно прошептала Даша. – А ребенка что, она сюда принесет? К вам?

– Ну а куда ж еще? Мать ее к себе и на порог не пустит. Конечно, у нее бы Натке с ребенком получше было, все-таки квартира теплая, благоустроенная, и печку топить не надо, и вода всякая тебе под боком бежит.

– Ничего себе… – снова тихо пробормотала себе под нос Даша, оглядываясь. Значит, тут ни воды у них нет, ни отопления… Как же можно с ребенком? Нельзя же…