Девчата - Борис Бедный

Вера дочитала последнюю страницу и положила книгу на тумбочку. Тося тут как тут:

— Поженились?

Вера кивнула головой.

— Так я и знала! — торжествующе сказала Тося. — В романах всегда в конце женятся. Прочитаешь один — и можно больше не читать… Я потому и не читаю!

— Мели, Емеля! Лень-матушка не дает тебе книги читать… Ксан Ксаны-ыч!

Вера покрутила рукой в воздухе. Ксан Ксаныч сразу догадался, чего от него ждут, ответил по-военному:

— Есть! — и привычно повернулся лицом к стене.

Чтобы не сидеть без дела, пока Вера раздевается, работящий Ксан Ксаныч достал из кармана перочинный ножик и принялся загонять высунувшуюся паклю в пазы между бревнами. По всему видать, Ксан Ксаныч не впервой занимался этим полезным делом: все пазы на высоте рук сидящего человека были уже проконопачены, и теперь ему пришлось нагибаться к самому полу.

— Ксан Ксаныч, можно, — разрешила Вера. Платье ее висело на спинке стула, а сама Вера уже лежала под одеялом. Она взяла с тумбочки новую книгу, посмотрела на Катину койку, потом на ходики.

— Что-то загуляла наша Катерина.

— Спорим, — сразу же отозвалась Тося, — она сейчас со своим Сашкой на Камчатке сидит!

Прежде чем войти в комнату, Катя на минуту остановилась в коридоре перед дверью, провела рукой по лицу, чтобы остудить горящие от Сашкиных поцелуев щеки. Притворно нахмурившись, она толкнула дверь и переступила порог.

Тося все еще корпела над задачкой, а Ксан Ксаныч уже распрощался с Надей и ушел спать.

— Ну?! — нетерпеливо спросила Тося и так поспешно вскочила с табуретки, что та с грохотом упала на пол. — Ну, Катя? — повторила Тося, поднимая табуретку и снизу вверх глядя на подругу заметно покрупневшими от жгучего любопытства глазами.

— О чем ты? — делая вид, что не понимает, спросила Катя и простерла руки над плитой. — Тепло ка-ак!

— Да брось ты притворяться! — осудила Тося ее лицемерие. — Любит?

Катя подумала-подумала, кивнула головой, сказала:

— Угу… — И еще раз кивнула — для большей надежности…

— Вот это по-нашему! — одобрила Тося, радуясь так, будто полюбили не Катю, а ее. — Поздравляю, Катистая! — Она порывисто обняла Катю и тут же оттолкнула ее. — Катюш, да от тебя табачищем несет! Ты что, курила на радостях?

— Это Саша курил…

Тося возмутилась:

— Все-таки дуры мы, бабы! И курят мужики, и самогон вонючий пьют, а мы их, барбосов, целуем. Попадись мне какой-нибудь, уж я его перевоспитаю!..

Стремясь расширить скудные свои познания в заповедных любовных делах, Тося вплотную придвинулась к Кате и спросила стыдливым шепотом:

— Он прямо так и сказал: «Люблю, жить без тебя не могу»?

Катя замялась:

— Ну да… В общем, признался…

— Признался? — удивилась вдруг Тося. — И до чего же глупое слово! Признаются в чем-нибудь паршивом, а тут…

Вера оторвалась от книги и с любопытством посмотрела на Тосю. С ней тоже иногда так бывало: знакомое, примелькавшееся слово вдруг как бы раскрывалось заново — и становилась видна вся его скрытая до времени нелепица или, наоборот, глубина и тонкость, о которых она и не подозревала раньше.

— Эх, люди-человеки! — накинулась Тося на непутевое человечество. — Тыщи лет на земле прожили, пирамиды строили и разной ерундой занимались, а для любви до сих пор не придумали точной термилоно…

Тося заблудилась в звуках длинного, непривычного для нее слова.

— До сих пор, — повторила она, пытаясь с разбегу преодолеть непослушное словище, — не сочинили для любви путной тер-ми-но-ло-ги-и… Вот!

— Выдумываешь ты все! — недовольно сказала Катя, снимая пальто. — Все так говорят: «признался». А как, по-твоему, про любовь говорить надо?

— А я почем знаю? — улизнула от ответа Тося. — Вот объяснится мне какой-нибудь бедолага — и тогда в точности тебе растолкую.

Катя стряхнула соринку с пальто, распяла его на палке с крючком и бережно повесила на вешалку. Потом она достала из своей тумбочки большую чайную чашку, мешочек с вышитой птичкой, в котором держала сахар, и другой мешочек, уже без вышивки, предназначенный для сухарей. Тося во все глаза следила за ней, не понимая, как это Катя может так буднично вести себя и даже собирается пить чай в тот самый день, когда узнала, что ее любят.

Налив в чашку кипятку из чайника, Катя подошла к столу и придвинула к себе Анфисин стул.

— Не садись на ее стул! — суеверно сказала Тося. — Ну ее! Возьми лучше мою табуретку… — Она склонилась над Катей, выпытывающе заглянула ей в глаза. — Ты что сейчас чувствуешь, Катистая? Вроде ты большая-большая, до звезд выросла, да?

— Да отстань ты! Какие там еще звезды? Не умею я про это. Ну, вроде жить интересней стало…

Разочарованная Тося отошла от Кати.

— А мне всегда жить интересно, сколько себя помню. Вот только перед получкой бывает скучновато… — Она вынула из кулька конфету, поднесла ко рту и задумалась. — Девчонки, и почему я, как сюда приехала, все про любовь думаю? Раньше, бывало, разок в месяц вспомнишь, что есть на свете эта самая любовь, да и то после кино, куда до шестнадцати не пускают, а теперь прямо каждый день и без всякого-якого… Надо же: север тут у вас, медведи, а я — про любовь. С чего бы это, а?

— Возраст такой подошел, — сказала Катя.

— Возраст? — У Тоси был сейчас такой вид, точно она вдруг узнала, что незаметно для себя состарилась. — Значит, это у всех бывает? Как будильник натикает — так звонок?

— А ты думала, ты одна такая? — спросила Вера.

— Одна не одна, а все-таки…

Почему-то Тосе не хотелось, чтобы новое ее состояние — тревожное и заманчивое, — в котором она еще и сама толком не успела разобраться, объяснялось так просто. В будничности такого объяснения было что-то обидное, унижающее Тосю в собственных глазах. Будто она и не человек вовсе, а какая-нибудь бессловесная яблоня: календарь показал весну — и, хочешь не хочешь, расцветай!

Катя вытащила из-под койки чемодан в чехле и вынула из него завернутый в розовую бумагу тюль — давно уже по случаю купленный для занавесок, без которых Катя и представить себе не могла семейной жизни.

— Продай нам с Ксан Ксанычем хоть на одну занавеску, — попросила Надя. — Хоть на коротенькую…

— Он мне и самой ведь понадобится, — неуступчиво ответила Катя, озабоченно рассматривая тюль на свет.

— Да ну вас! — оскорбленно сказала Тося. — Заладили: «тюль-мюль»… И это любовь называется! — Она подступила к Кате: — Отдай мою брошку… Да я когда полюблю, руками взмахну и полечу по воздуху!

— Полететь ты можешь, — согласилась Вера. — Завтра на уроке математики и полетишь! Неужели тебе перед Марьей Степановной не стыдно? Она старается, учит тебя, а ты все ловчишь, списываешь, на подсказке выезжаешь…