Бес смертный - Алексей Рыбин

– Да? Ну, я разных людей встречала, – покачала головой Полувечная. – Многие в кабаках на друзей денег не считают.

– Так то в кабаках. Когда человек в кабаке платит за всех, он платит в первую очередь за себя. Он себе доставляет удовольствие и за это платит. А ты попробуй потом к нему подойти и попросить взаймы. Он скажет – кончились деньги. Только что были – вот, заплатил, ты же видел – и кончились. Я не жадный, ты же видел. Просто кончились… Хотя и я занимал тысячу раз, и у меня… Это я так декларирую, что никому не даю, а придет старый хрен какой-нибудь, с которым сто концертов сыграно и озеро портвейна выпито, денег попросит – дам. И мне дают… Но это из разряда парадоксов.

– Каких парадоксов? – Света Полувечная глотнула водки прямо из горлышка и протянула мне. Над нами грохотали грузовики, везущие ворованные стройматериалы на нелегальные стройки.

– Ну, например, – сказал я, – в рок-музыке совершенно парадоксальным образом уживаются творчество и деньги. То есть вещи совершенно несовместимые. А поди-ка – сосуществуют превосходно, на радость как творцам, так и торговцам. Иисус изгнал их из храма. Выходит, либо он ошибся, раз пустил в храм музыки, либо музыка – от дьявола, и никакой это не храм, а чистая преисподняя.

– Хе-хе, – крякнула Полувечная и протянула мне бутылку. Я взял и отпил глоток. Шум грузовиков стих.

– А кто такой дьявол, с его такими удивительными возможностями? Кто, как не еще один бог, только, как бы это сказать, бог со знаком минус? Кто, кроме бога, может так распоряжаться судьбами людскими и судьбами государств? Но бог, как известно, един. Значит – что?

Над нами грохнуло, зазвенело, мужской голос громко выплеснул в мир яростный поток забористого мата.

Я вспомнил, как шел однажды в детстве теплым летним днем по улице и увидел, как прямо передо мной лоб в лоб столкнулись два здоровенных грузовика. «Камазы», кажется. Один из грузовиков, тот, что вылетел на встречную полосу, успел чуть повернуть, и кабины пришлись друг на друга не плашмя, а зацепились углами. Что-то там у них взорвалось, и меня отбросило на газон. Когда я открыл глаза, то увидел, как мимо меня по газону, медленно переваливаясь, катится кабина одного из «Камазов» – она была красного цвета, а рядом со мной на травке сидит здоровенный мужик в клетчатой рубашке и смачно ругается самыми неприличными словами. Одна рука у мужика была в крови и существовала отдельно от тела – лежала, бледная, у него на коленях. Второй рукой мужик почесывал голову, которой не переставая кивал. Кивки эти придавали словам, продолжавшим выскакивать из искривленного улыбкой рта, особенную значимость. Мужик еще несколько раз провел рукой по голове и повалился на спину. Потом я узнал, что это был шофер одного из «Камазов» – того, у которого оторвало кабину. Шофер второго грузовика превратился в пережаренную яичницу. Я опаздывал на репетицию, поэтому не стал дожидаться финала трагедии – появления милиции, «скорой» и толпы зевак. Встал и пошел. По пути сочинил новую песню, которую, правда, в тот день не исполнил, потому что вместо репетиции я и остальные музыканты очень быстро и сильно напились.

– Что там случилось? – спросил я у Полувечной. Самому мне было лень оборачиваться и смотреть на дорогу.

– Авария, – сказала журналистка с профессиональной скукой в голосе.

– Что-то много сегодня аварий.

– Ты считаешь?

– Ну да. То годами ходишь и ни одной не увидишь, а тут за утро – сразу две.

– Ну и что же? – ответила журналистка со знанием дела. – Бывают такие дни. В жизни каждого человека бывают дни, более насыщенные событиями, нежели дни обычные.

Язык Полувечной заплетался.

– О’кей, – сказал я. – Тебе виднее.

– Да, – сказала девочка. – Мне виднее.

– Песня посвящается первому русскому космонавту, вышедшему в открытый космос. Он, кажется, до сих пор там и находится.

Певец по кличке Железный усмехнулся, его неожиданно повело вперед, и он коснулся влажными губами микрофона. Получив тонизирующую дозу статического электричества, Железный сгорбился, облепил своим телом самодельную гитару и зажужжал угрюмым русским «спид-метал». Упомянутый космонавт, доведись ему познакомиться с искусством Железного, конечно, предпочел бы возвращению на страшную Землю тихий, задумчивый космос.

«Space! – кричал Железный в зал. – Only space! My fucking space! I’m a cosmic sailor, I’m a rock-n-roll crusader! My balls are my protector, I’m a sexual selector!»

Я посмотрел на Русанова: он был занят беседой с девушкой, одетой в черный джинсовый костюм. Литератор положил пальто на одну из лавочек, расставленных вдоль стен, и что-то кричал в широко распахнутое ухо длинноволосой блондинки с тощими ногами и челюстью, напоминавшей ковш экскаватора. Вкус ко всему изящному был присущ Русанову сызмальства. Кажется, он решил вскружить девушке голову – я расслышал слова «логосфера» и «зоофилия».

Отец Вселенной стоял рядом со мной и самозабвенно тряс головой в такт ударам «бочки» – он был способен переварить все, что имело приставку «рок», даже если к року это на самом деле не имело никакого отношения. Сказать, что он получал от музыки Железного удовольствие, было бы неправдой. От нее никто не мог получать удовольствие. Это я, как профессиональный Слушатель, знал наверняка. Но для Отца Вселенной маловразумительный грохот, катящийся со сцены в зал, вовсе проходил не по разряду удовольствий: он относился к вещам ритуальным.

Народу в сарае толкалось немного – человек двадцать парней в черной коже; некоторые из них были с бритыми головами, некоторые – волосатые. Редкие девушки забились по углам с бутылками пива и тоже, как и Отец Вселенной, трясли маленькими, ухоженными головками.

– Как тебе помещение? – спросил Отец Вселенной в паузе. – Сами ремонт делали. Колхозники этот сарай совсем забросили, сносить им его лень, вот мы и прибрали его по-тихому. Днем здесь, типа, сельский клуб. Клево?

– Говно ремонт. Сквозняки сплошные, и сесть некуда, – сказал я. Отец Вселенной надулся.

Позади раздался звук смачного, со вкусом, плевка. Я не почувствовал, но услышал, как тяжелый шмат слюны шлепнулся на мою кожаную спину и, потрескивая пузыриками, пополз вниз, огибая тиснение «Умрем за попс!».

Бас и «бочка» на сцене звучали не вместе, и сосредоточиться мне было трудно. Тусклый скрежет и неритмичное буханье группы Железного несли хаос и стремились обратить доступные им участки мира в ничто.

Я пихнул в бок Отца Вселенной. Он мгновенно переключился на меня, перестал мотать башкой и приблизил левое ухо к моему рту.

– Что за скины? – спросил я.

– Это Шатун прислал. Наша охрана.

Русанов обнимал красотку-лошадь, Железный продолжал реветь про незавидную судьбу космонавтов, а на мое плечо легла чья-то тяжелая ладонь.

– Чего надо? – спросил я, поворачиваясь и одновременно уходя в сторону от кулака, который должен был встретить мое лицо в конечной точке поворота.