Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - Дэвид Шапиро

Так, Артур Лондон, который описывает условия («Ты должен доверять партии. Пусть она тебя направляет»), которые привели его от доверия партии к политическому преступлению в Чехословакии, говорит: «Это больше не проблема фактов или правды, а только формулировок, это мир схоластики и религиозных ересей» (London, 1971, р. 173).

Жена Лондона, которая, по существу, приняла на себя его вину, пишет: «Я не могла поверить в то, что я права, а партия — нет» (р. 304). Иными словами, она не рискнула ничего сделать, а только отказалась от своих убеждений, и, поступив так, отказалась от нормального отношения к внешней реальности. Ее утверждение — это явное выражение динамики самообмана, которая в данном случае управляется сочетанием внутренне порожденной тревожности и ужаса, индуцированного извне.

Нельзя завершить обсуждение концепции самообмана, не сказав ни слова об окружающей ее философской проблеме, в особенности потому, что эта проблема может быть тесно связана с общей концепцией внутренней защиты. Самообман может легко показаться парадоксальным. «Как может человек намеренно, сознательно не знать?» — говорят философы. Ясно, что этот процесс требует селективного контроля за поведением человека, так что эта селективность должна относиться и к тому, что человек должен знать, и к тому, что вместе с тем он может не знать. Если наличие этой проблемы совсем не беспокоило психоаналитиков, то ее решение не удовлетворяло философов. Психоаналитики могут ввести независимый бессознательный орган, Эго, которое намеренно обманывает сознательную личность. В этом смысле проблема отделения обманщика от обманутого заканчивается, но только благодаря введению описательного понятия, создающего «умное» бессознательное, и процессу, формирующему как раз такую картину пассивного сознания, которая является проблематичной.

Этот парадокс исчезает, если исходить из концепции динамики характера, в которой не предполагается наличие планирующего или «умного» сознания. Самообман обязательно включает в себя некий процесс самоконтроля и использует некий процесс саморегуляции. Но совершенно лишне предполагать, что процесс постоянного контроля регулирующего действия должен быть «умным», «знающим» или совершенно отдельным от сознания. Все виды регуляционных действий рефлекторны и бессознательны. Как уже отмечалось ранее, мы отдергиваем руку от горячей плиты не для того, чтобы защитить кожу, а просто потому, что чувствуем боль. Самообман не требует знания того, что мы не должны знать; ему нужна система регуляции, которая может включаться под воздействием противоречивых мыслей и чувств, едва они начинают зарождаться, и которая может реагировать, чтобы предотвратить их дальнейшее сознательное развитие. Индивидуальный характер создает именно такую регуляционную систему. Она соединяет в себе и регистрирующую, и ограничивающую функции.

Если сначала рассмотреть концепцию защитных механизмов, чтобы лучше понять картину саморегуляции, легко увидеть, что защита, т. е. предвосхищение патологической тревоги или избавление от нее, включает в себя не только строго внутренние процессы, но и разные виды внешних действий, а зачастую — и внешнего окружения. Кульминация процесса защиты в речи самообмана — великолепный пример таких действий; но есть и много других примеров. Позже мы более подробно обсудим некоторые системы защиты, а в данном случае имеет смысл кратко проиллюстрировать мою точку зрения.

Рассмотрим случаи людей, страдающих гипоманией, с присущими ей искусственным акцентом на силе духа и чрезмерной уверенностью в себе. Это защитное, зачастую не слишком стабильное приспособление имеет целью предотвратить болезненную для нее самокритику и депрессию. Но оказывается, что ее ощущение своей успешности требует не только постоянного самоутверждения и постоянного лестного самовнушения («В прошлый вечер я была великолепна!»), но и вынужденной «спонтанности», а также постоянных, быстрых и в некотором смысле успешных действий. Такая активность и побуждаемая (driven) спонтанность — это не только результат восторженности, как считается обычно; это основные составляющие восторженности, ключевые с точки зрения защитной цели избегания самокритичных суждений. Более того, для сохранения и поддержания такой активности необходимо внешнее окружение: чрезмерная амбициозность должна иметь цель; чтобы часто появлялось желание развлекать, нужна определенная аудитория. Еще один похожий пример — постоянная, даже вынужденная (driven) целенаправленность людей, страдающих навязчивостью. Такой целенаправленности явно нужны внешние цели. Они обычно находятся в виде работы, в особенности такой работы, завершение которой можно четко определить.

Хотелось бы сделать акцент на том, что такая активность и такая организация деятельности — не только результаты защитной динамики, но и компоненты важных динамических состояний саморегуляции личности. Иначе говоря, система защиты, как любая система саморегуляции любого живого организма, — это открытая система.

Хорошо известно, что, по крайней мере в психопатологии, исключающей психозы, организация защиты и установки, которые она в себя включает, тоже имеет адаптивные аспекты. Результативность людей, страдающих навязчивостью, а нередко и людей, страдающих гипоманией, социальные призывы истериков, способность к быстрому действию психопатов (в определенных условиях) и, наконец, подозрительность человека в отношении скрытого беспорядка — все эти факторы могут обладать ценностью с точки зрения адаптации. Эти адаптивные способности отражают сущность и природу защитных механизмов. Иными словами, преимущества в адаптации стилей защиты — это не собирательный результат дополнительных возможностей, связанных с самой защитой. Это способности, внутренне присущие этим стилям, и их адаптивная ценность могла быть чрезвычайно важной в процессе их развития. Адаптивность защитной гипертрофии некоторых склонностей, опять же, фактически демонстрирует, что защита — это не просто запрет или контроль чувств и мотиваций, а их реформирование, которое может стимулировать не только потребность в предвосхищении тревоги, но и возможности, вызванные условиями ее развития.

Как правило, в психологической теории мотивация трактуется объективно. Обычно ее представляют в виде некой силы, влечения или побуждения. Даже если мотивация трактуется в чем-то более субъективно, как желание, эта трактовка редко относится к ее индивидуальной, субъективной форме. Приблизительно то же самое можно сказать о трактовке действия; его характерные свойства — импульсивность, намеренность и нерешительность — редко принимаются во внимание. Гораздо чаще в психологической теории просто предполагается, что, когда мотивационное побуждение достигает определенного напряжения, происходит действие. Действительно, с трудом можно представить индивидуальную форму мотивации, не рассматривая психологию воли; и психоанализ, и общая психология предпочитали избегать аспектов, связанных с волей, будучи обремененными старыми философскими проблемами. Но даже в этом случае они никогда не пренебрегали тем значением, которое, особенно для психопатологии, имеют разные виды ограничения и сокращения волевых процессов, а также искажений и компромиссов в волевом ощущении.