Спорт королев - Дик Фрэнсис

Дальний конец дистанции Большого национального стипль-чеза на три четверти мили уходит от трибун. Это одинокое и пустынное место: вокруг никого, только ветер, взлетающая из-под копыт земля и длинные барьеры. Здесь все воспринимается просто: вера в хорошую лошадь, волна радости, когда паришь над березовым забором, безопасное приземление – вся жизнь.

Вижу, что не умею описать экстаз, какой охватывает в Эйнтри: тому, кто не участвовал там в скачках, не понять, а среди тех, кто участвовал, есть такие, кто его не испытал.

Большинство лошадей, которые стартуют в Ливерпуле, любят его скаковые дорожки. Сколько раз зрители видели, как лошадь, потеряв жокея, прыгает через барьеры и продолжает соревнование, хотя, если бы хотела, могла галопировать и где-нибудь в стороне, а не стремиться к финишу. Балингдон, которого тренировал Джордж Оуэн, на Большом национальном стипль-чезе в 1948 году упал после первого препятствия, но тут же вскочил, уже без жокея, и прошел всю дистанцию – четыре с половиной мили – один. Он финишировал первым.

Ни одну лошадь не заставишь хорошо выступить в заезде, если ей не нравится место, где он проходит. Наверно, каждому всаднику попадалась лошадь, у которой хвост крутится, будто пропеллер и которую никакими силами не заставишь ускорить шаг. Хотя в других случаях это мягкое животное, которое легко откликается на призыв всадника. Если же упрямой лошади не нравится барьер, то она упрется носками в землю, вытянет голову – и ее уже ничем не стронешь с места. На мой взгляд, просто расточительно привозить на скачки лошадей, которые не любят прыгать и побеждать, они все равно никогда не выигрывают.

Уже много лет действуют правила, согласно которым лошадь должна проявить свои способности, прежде чем участвовать в большом стипль-чезе. И люди, жалеющие скакунов, дескать, как издеваются тренеры и жокеи над несчастными животными, могут успокоиться: если лошади не нравятся скачки, она никогда не появится на дорожках Эйнтри.

Моей первой лошадью в Большом национальном стипль-чезе должен был бы быть Парфенон, а Мартину Молоуни предстояло работать с Роймондом, главной надеждой лорда Байстера.

Весь сезон я жил ради субботы, дня, когда Мартин улетал в Ирландию. Каждую неделю он дважды пересекал Ирландское море, сохраняя верность своей родине. Он был такой прекрасный жокей, что я без внутреннего сопротивления оставался при нем второй скрипкой. Но иногда мне приходилось заменять Мартина, когда небо над Ирландией не позволяло ему вовремя вернуться в Англию.

Мартин начал свою карьеру как жокей на гладких скачках, так что он еще подростком научился тактике соревнований. Он был прирожденный наездник с такими волшебными руками, что все лошади выступали с ним хорошо. В те годы, когда я участвовал в скачках, всего несколько жокеев могли бы сравниться с ним. Мы все очень огорчились, когда после тяжелой травмы он решил оставить спорт и заняться своей фермой в Ирландии. Мартин иногда приезжает посмотреть большие соревнования, и для меня всегда огромное удовольствие повидаться с ним.

Несмотря на то, что в первый сезон работы у лорда Байстера мне приходилось делить лошадей с Мартином, на мою долю доставалось вполне достаточно хороших скакунов, и я радовался тому, что смогу выступить с Парфеноном в Большом национальном стипль-чезе.

Но за несколько дней до соревнований Мартин упал и не смог принять в нем участие. В лагере лорда Байстера началась паника. Были заявлены две лошади, а в распоряжении тренера оказался только один не очень опытный жокей, который никогда не участвовал в таких больших соревнованиях.

Только сам лорд Байстер оставался спокоен. Дик будет работать с Роймондом, а для Парфенона надо найти кого-то еще, решил он. В этом проявилась такая вера в меня, что я до сего дня испытываю благодарность к лорду Байстеру, а тогда решил сделать все, чтобы принести ему победу. Лорд Байстер почти тридцать лет пытался выиграть Большой национальный стипль-чез, и ни разу его скакуны не приходили к финишу ближе, чем седьмыми.

В день Большого национального стипль-чеза атмосфера в раздевалке была наэлектризована до предела. От подавляемого возбуждения все переодевались медленно и напряженно, словно обдумывая и взвешивая каждое движение, будто надеть жокейский костюм для нас не привычное, а совершенно новое дело. Даже улыбки стали другими: в них отражалось знание предстоящего риска, сочувственное понимание, ведь и сосед переживает такое же волнение, и тайная надежда. Эта скрываемая надежда никому не давала накануне уснуть. Многие мечтали выиграть, но никто не решался поверить в свою удачу.

В весовой жокеев сорок выстроилось в очередь для взвешивания. За спиной клерка мерцал круглый глазок, направленный на нас, который регистрировал каждый вздох. Потом тренеры, выглядевшие такими же взволнованными, как и жокеи, давали последние инструкции. После этого все вернулись в раздевалку, чтобы ждать своего заезда. Никакой болтовни или шуток, как в обычные дни. Два ряда молчавших мужчин сидели на скамейках друг против друга, упершись локтями в колени и разглядывая носки собственных сапог. Полчаса проходило в полной неподвижности, пока наконец не наступала долгожданная минута.

Я думал, что нервное возбуждение, сковавшее меня в раздевалке, объясняется тем, что я первый раз участвую в этих крупнейших соревнованиях мира скачек. Но и потом каждый год происходило то же самое. Невозможно привыкнуть к такому волнующему событию.

Темно-гнедая шерсть Роймонда искрилась и сияла под мартовским солнцем, выглядел он великолепно. Ему предстояло нести на спине самый большой вес, то есть меня, поэтому он получил первый номер, и на парадном круге мы с ним возглавляли кавалькаду. Как бы я хотел, чтобы кто-нибудь вышагивал передо мной, таким одиноким и беззащитным чувствовал я себя под взглядами четверти миллиона зрителей на трибунах.

Как только дали старт, времени для эмоций не осталось. Выбрать свободное пространство, чтобы лошадь могла спокойно прыгнуть через барьер, не мешать ей во время приземления, готовиться к следующему препятствию – другим мыслям нет места.

Роймонд не сделал серьезных ошибок, два круга он возглавлял заезд и был совершенно свежим, каким и оставался пять или шесть кругов. Когда мы подошли к предпоследнему барьеру, он так легко его взял по сравнению с другими лошадьми, что я начал надеяться на невероятное. Было похоже, что мы можем выиграть. И в этот самый момент две лошади пронеслись мимо нас, и одна шла с такой скоростью, что я сразу же понял: ее нам не догнать. Роймонд взял последнее препятствие третьим, но потом вырвался вперед, и мы финишировали вторыми.

Впереди мелькнули четыре знакомых черно-белых квадрата, цвета, которые так часто я носил сам. Победителем стал Русский Герой.

Лорд Байстер был в восторге от того, что наконец-то его скакун пришел вторым. Он успокаивал меня, говоря, что большая разница в весе, который несли лошади, помогла Русскому Герою обойти Роймонда. Но какая ирония! Выиграл Русский Герой, лошадь, которую так часто приводил к победе я, лошадь, чью жизнь, по-видимому, я спас, когда он мучился коликами, больше того, лошадь, которая три раза упала накануне Большого национального стипль-чеза и которая прыгает хорошо, только если ее правильно подвести к препятствию.