Трепетный трепач - Екатерина Вильмонт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю, почувствовал. И отвечу честно. Любил, как сумасшедший. Не знаю даже, любовь это была или только страсть, это ведь понимаешь только со временем, а времени-то и не было. Она меня бросила. И не потому, что не любила, а потому, что подвернулся более выгодный вариант.
— А ты убежден, что это было так примитивно — более выгодный… может, ты просто оправдываешь себя, хочешь унизить ее в своих глазах, чтобы было легче, а?
— С ума сойти! С ума сойти!
— Что?
— Знаешь, ты первая, кто это сказал… Обычно все бабы начинали сочувственно кивать, смотреть на меня с жалостью, поддакивать, да, вот какие корыстные бабы бывают… А ты… Ты вдруг попыталась ее защитить… Фантастика! Откуда ты такая удивительная?
— Мне сегодня уже второй раз задают этот вопрос. Я из ВГИКа.
— Странно, я ведь не намного старше, а я тебя во ВГИКе не помню. Жаль.
— Чего жаль?
— А может, встреться мы во ВГИКе и вся наша жизнь, твоя и моя, сложилась бы по-другому…
— А зачем? Тогда не было бы у меня моей Катьки, а это такая девчонка… И не было бы у нас с тобой этого вечера, который мне так нравится. И, возможно, мы бы ненавидели друг друга, как я ненавижу сейчас своего бывшего мужа…
— Ты его ненавидишь?
— Наверное. Но это не счеты между нами, нет, просто он горько обидел нашу дочку. И она не пожелала носить его фамилию и просила меня отказаться от алиментов. Знаешь, ей двенадцать с половиной, а она умная, и даже помогает мне в работе. И относится ко мне чуточку свысока. Один раз я пришла домой и услыхала, как она говорит кому-то по телефону: «Ладно, когда моя овца придет, я спрошу». Это она обо мне.
— Овца? А ты овца? — рассмеялся Игнат.
— Ну, она, видимо, в тот момент так считала.
— А ты что? Смолчала?
— Я чуть со смеху не померла.
— А она на тебя похожа?
— Не очень.
— А сын совсем не похож.
— А это сын моей покойной сестры.
— И ты его усыновила? Та к вот почему он сказал, что мамы Леры нет дома, я тогда еще удивился… А кто был твой муж?
— Дмитрий Лощилин, модный писатель.
— Я модных писателей не люблю. Та к что не читал. Лер, а пойдем, потанцуем?
— Пошли!
Играли медленный танец. Он меня обнял, я уткнулась носом ему в грудь и мне стало так хорошо, уютно.
— Лерка, ты чудо! — шепнул он мне на ухо.
Я подняла глаза. Он смотрел на меня с такой нежностью, что мне вдруг захотелось разреветься, хотя я вовсе не плакса.
А он вдруг подмигнул мне.
— Не робей, воробей! Жизнь прекрасна, раз она свела нас здесь, в этой матери городов русских. Ведь в одном подъезде с моей мамой нам вряд ли что светило.
— А что нам сейчас светит?
— Ох, многое… Я не знаю, солнце, звезды, впрочем, это все хрень, а светит нам, Лерка, любовь. Я это сейчас так ясно понял… Только не дрожи. Мы никуда спешить не будем. Ты когда едешь домой?
— Послезавтра.
— А я послезавтра прямо отсюда лечу в Южную Корею.
— Зачем?
— Снимать кино. Копродукция. И, наверное, это даже хорошо в свете сложившихся обстоятельств.
— А что же тут хорошего?
— А проверить чувства… Черт побери, все, что вокруг любви говорится, как-то опошлено, слова какие-то затертые… Проверить чувства. Фигня какая-то, но тем не менее.
— Да, ты прав. Может, это просто наваждение, сиюминутное влечение… запросто! — беспечно заявила я, хотя в душе у меня бушевала буря. — А ты туда надолго?
— Думаю, месяца за полтора управиться. Дождешься?
— Там видно будет.
— Гордая дивчина, — улыбнулся он. — Мне это нравится.
Господи, как же хорошо мне было! Мы танцевали, говорили обо всем на свете и, казалось, мы знаем друг друга давным-давно.
— А пойдем завтра со мной на свадьбу! — вдруг предложил Игнат.
— Нет, я не пойду.
— Почему? Почему я должен идти туда один, когда у меня есть такая женщина?
— Игнат, я там никого не знаю.
— Это преодолимо, тем более что впредь тебе придется знакомиться с кучей новых людей.
— Мне туда кроме всего прочего не в чем пойти.
— Не проблема. Утром пойдем и купим все, что требуется.
— Нет, Игнат, спасибо, но нет.
— Не хочешь, значит… Боишься. Чего? Разочароваться во мне?
— Может быть. Ты умный.
— Ладно. Как говорится, была бы честь предложена.
— Ты обиделся?
— Знаешь старую мудрость: обиды — это привилегия горничных.
— Знаю.
— Думаешь, я сам жажду идти на эту свадьбу? Да нисколько. Просто Санька мой очень близкий друг и он так настаивал.
— Вот и прекрасно! А я не люблю многолюдные сборищка в принципе.
— Любишь по углам прятаться, я уже понял. Но это неправильно и я в дальнейшем буду с этим бороться. Вот тебе сперва не понравилось здесь, а сейчас я не наблюдаю недовольства.
— Тут ты прав… Но дело ведь не в антураже, а в тебе.
Он молча поцеловал мне руку.
— Знаешь, чего мне хочется? — вдруг спросил он, когда мы уже вышли на улицу.
— Догадываюсь.
— Об этом я даже не говорю, но сегодня перед расставанием этого не нужно… Нет, я о другом. Мне безумно хочется набить морду твоему писателю.
— Да ты что! — расхохоталась я.
— Ну что это за говнюк? Такое сокровище ему досталось и, похоже, произвело на свет еще одно такое же сокровище, а он… Тьфу!
— Игнат, я не хочу о нем говорить, он уже в прошлом.
— Вот и сидел бы в прошлом, а то, видите ли, интервью дает, скотина! А что, мальчонку надо было на помойку выкинуть, чтоб ему, скотине, хорошо писалось? Обалдеть!
— Игнат! Да черт с ним.
— Нет, это что за тварь, собственную дочку так обидеть… Знаешь, руки чешутся!
— Игнат, ты же не так много выпил, с чего вдруг так завелся?
— Наверное, с того, что хочу тебя до ужаса, но сегодня не надо этого…
— Почему?
Он вдруг остановился, посмотрел мне в глаза.
— Я думал, а вдруг ты потом пожалеешь?
— Индюк тоже думал… А потом… будет суп с котом… — выпитое вдруг ударило в голову.
— Но не с индюком? Лерка, я люблю тебя. Ты просто чудо…
И он начал целовать меня на улице как сумасшедший. И мне так это нравилось…