Ныряющие в темноту - Роберт Кэрсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ныряльщики кивнули. Чаттертон прошел к краю судна, вставил регулятор в рот, натянул на лицо маску и сверил часы. Шесть минут. Нэгл сверил часы. Шесть минут. Нэгл вернулся в рулевую рубку, отключил питание системы LORAN-C, спрятал в ящик стола последние графики, которые начертил эхолот на термобумаге. Ему нравились эти парни; они были его пассажирами и друзьями, но он не хотел рисковать и показывать кому-либо координаты. Юрга, Бреннан и Хилдеманн вернулись на бак. Чаттертон встал коленями на леер и прыгнул в океан, боком.
Оказавшись под поверхностью, Чаттертон сразу же поплыл к якорному канату, затем схватился за него и выпустил немного воздуха из компенсатора, чтобы уменьшить плавучесть. Течение начало кружить и толкать его, причем в разных направлениях, так, что якорный канат изгибался в форме буквы S, и Чаттертону пришлось изо всех сил вцепиться в него и спускаться, держась двумя руками, силясь, чтобы его не оторвало.
В спокойных водах такой спуск может занять минуты две. Через пять минут после погружения Чаттертон все еще боролся. «Мне сейчас оторвет задницу, а они дадут мне слабину до того, как я доберусь до места», — бормотал он сам себе. Когда его часы отсчитали шесть минут, он приземлился на металлический объект, окруженный песком. Частицы белого вещества пролетали по диагонали мимо его глаз в бурлящей, темно-зеленой воде и напоминали рождественский снегопад в сентябре. В условиях слабой видимости (всего 5 футов) он видел только пятна ржавчины на металле, а над ним — закругленные поручни и какой-то овальный выступ. «Довольно странная обтекаемая форма для баржи», — думал он. Чаттертон посмотрел на свой глубиномер: 218 футов. Песок под ним был, похоже, на глубине 230 футов — крайний предел, на который могут погружаться люди. Он поискал высокую точку для крепления и заметил то, что показалось ему стойкой, примерно на глубине 210 футов. Пришла слабина, ей удалось добраться до него сквозь бурлящие сверху воды. Чаттертон взял якорь-«кошку», подплыл к стойке и привязал якорь к ней, обмотав всеми пятнадцатью футами цепи. Якорь был надежно закреплен. Он взял один пенопластовый стаканчик из сумки и выпустил его. Погружение состоится.
С борта «Искателя» команда всматривалась в волны. Когда появился сигнал от Чаттертона, Юрга бросился к рубке и настежь открыл дверь. «Он поднял один стаканчик! — кричал Юрга. — Мы будем погружаться!»
Команда убрала слабину якорного каната, крепко намотала канат на брашпиль и присоединилась к остальным ныряльщикам на юте «Искателя». Чаттертон проведет на дне, по всей видимости, двадцать минут, что будет означать для него потом час декомпрессии. Никто не двигался к своему снаряжению. Все ждали Чаттертона.
А на океанском дне Чаттертон прикрепил стробоскопический фонарь к якорной цепи. Белые частицы продолжали пересекать по косой линии черно-зеленую панораму океана, ограничивая зону обзора Чаттертона до десяти футов, не больше. В луче головного фонаря Чаттертон мог определить общие очертания корпуса судна. Однако этот корпус виделся ему плавно округленным, имеющим элегантную форму, созданную не для перевозки грузов или доставки припасов, а для незаметного скольжения. На глубине 205 футов он достиг верхней точки кораблекрушения и стал подтягиваться вперед, борясь с течением, крепко держась за конструкцию под ним, чтобы его не отнесло в сторону. С каждым новым футом продвижения вперед возникал новый кадр, выхваченный его пытливым головным фонарем, а предыдущая сцена уходила в черноту; таким образом, осмотр Чаттертоном объекта больше напоминал слайд-шоу, чем кинофильм. Он двигался медленно, чтобы запомнить каждое изображение. Значительная часть объекта была покрыта белыми и оранжевыми анемонами, скрывая силуэт того, что лежит внизу. Спустя несколько секунд, Чаттертон добрался до места, наполненного погнутыми и поржавевшими трубами, с путаницей обрубленных и обрезанных электрических кабелей, напоминавших всклокоченные волосы. Ниже этого вместилища сломанного оборудования, прилепившегося к останкам судна, лежали четыре неповрежденных цилиндра, каждый примерно шесть футов в длину. «Это трубы, — думал Чаттертон. — Это баржа для перевозки труб. Черт! Это, наверное, бункеровщик или баржа для вывоза отходов».
Чаттертон продолжал двигаться вдоль верхней части затонувшего судна. Наркоз начал гудеть в глубине мозга, как приглушенный музыкальный автомат. Через несколько секунд он обнаружил люк и остановился. (На баржах нет таких люков.) Затем подплыл ближе к люку, который располагался под углом к корпусу. Ему показалось странным подобное расположение люка: они предназначены для того, чтобы люди и предметы попадали внутрь судна, так что они должны вести прямо вниз. Чаттертон просунул голову в люк, и внутреннее пространство осветилось белым под лучом его головного фонаря. Это был отсек. Чаттертон был уверен в этом потому, что сохранились стены. Вспугнутая рыба с широкой головой и растопыренными усами проплыла мимо лица Чаттертона, быстро глянула прямо ему в глаза, развернулась и снова исчезла внутри обломков судна. Видимость в этом пространстве, защищенном от частиц, плавающих в океане, была отличной. Возле одной из стен лежал предмет. Чаттертон застыл, всматриваясь в его силуэт. «Эту штуку, — думал он, — не спутаешь ни с одним предметом в мире». Сердце Чаттертона отчаянно билось. Не привиделось ли ему все это? Может быть, наркоз действовал сильнее, чем он предполагал? Он закрыл глаза на мгновение и открыл их снова. Силуэт оставался на месте.
Стабилизаторы, винт, сигарообразный корпус… Силуэт из страшных книг и фильмов. Силуэт, пугавший его еще в детстве. Силуэт смерти!
Торпеда…
Целая, нетронутая торпеда.
Чаттертон напрягся всем телом. Он начал разговаривать сам с собой. Частично, чтобы проверить действие наркоза, частично — потому, что это было слишком важно, чтобы переживать это молча.
— У меня наркоз, — говорил он себе. — Я на глубине двухсот двадцати футов. Я выбился из сил, борясь с течением. У меня могут быть галлюцинации.
— Ты на субмарине, — отвечал он сам себе.
— В этой части океана нет субмарин. У меня есть книги. Я их изучал. Здесь нет субмарин. Это невозможно.
— Ты на субмарине.
— На меня действует наркоз.
— Такая форма присуща только торпеде. Помнишь эти обтекаемые края корпуса, которые предназначены для скольжения? Это подлодка. Ты только что обнаружил подлодку.
— Это потрясающее погружение.
— Нет, Джон, это больше, чем потрясающее погружение. Это как находка Священного Грааля.
Чаттертон убрал голову из люка. Минуту назад он понятия не имел, в каком месте кораблекрушения находится. Теперь торпеда стала для него маяком. Он знал, что подлодки выстреливали торпеды с обеих сторон, а это означало, что он был либо в районе носа, либо у кормы. Торпеда была ориентирована по течению. Чаттертон подумал, что если он отпустит руки и поплывет по течению, то вскоре доберется до одной из частей судна и легко определит, нос это или корма. Но как только он отпустил руки, течение внезапно очнулось и заревело, как бы изнутри самой субмарины — разъяренный выхлоп долго спавшей машины, теперь проснувшейся. Течение пронесло Чаттертона мимо якорного каната, стремительно таща его в конец затонувшего судна. Еще секунда, и его швырнет в пустоту. Он инстинктивно выставил перчатку, и тут что-то твердое ударило его по руке. Чаттертон ухватился за погнутый кусок металла в самом конце затонувшей субмарины. За этим металлом был только океан и песок… Он глубоко вздохнул и восстановил равновесие. Перед ним был край затонувшего судна.