Ребус - Евгения Дербоглав

Все встали вовремя, никого не пришлось расталкивать, даже Ралда, который, похоже, вообще не спал этой ночью, но и он не выглядел сонным, хоть у него и дергалась одна ноздря.

– Полицейское отделение всемирно защищено от огня, – сообщил Дитр, шагая во главе компании по коридору казармы, – а в дополнение оснащено пожаротушительной техникой, и на каждом этаже дежурит по специалисту. Так что он нас не подожжет.

– Он очень изобретателен по части убийств, и огонь – это далеко не самый его любимый способ прикончить – как это он говорит? – телесную тварь, – возразил Локдор, поравнявшись с ним, чтобы Дитр его услышал.

– Верно, он очень любит подчинять себе чужую волю, – кивнул Парцес, отворяя дверь. – Разум жертвы оставляет свободным, чтобы обреченный знал и чувствовал, что делает. Берегите свою волю.

В отделение они явились за пятнадцать минут до начала планерки. Шеф-следователя с Керлой, старшим глашатаем, еще не было. Эстра принялась варить горький отвар, а Коггел вдруг бросился строчить письмо.

– Кенеа, дай хорька, – нервно попросил он связистку.

– Он не для личных посланий, – отказала она. – В обеденный перерыв сходи в отделение связи и возьми себе почтовую тварь.

– Это важно, – умолял Коггел, – я написал родителям, что я их люблю, о нежности своей написал, чтобы они знали, когда им пришлют мой череп…

– Сентиментальная ты гралейская рожа, – сплюнул Ралд, – все в порядке будет с твоим черепом.

Найцес не любил гралейцев, постоянно распространяясь о том, что они чудные, упрямые и чувствительные, но Дитр попросту думал, что Найцеса задевает, что не только он один хорош собой в мире телесном. И Виалла, и Коггел были обычными славными людьми, не проявляя никаких признаков пресловутого гралейского менталитета, как и остальные представители этой национальности, которых знал Дитр. Единственным ненормальным гралейцем в Конфедерации был Ребус. «Но шутка в том, – подумал следователь, – что он никакой не гралеец по своей извращенной сути. Скорее даже антигралеец».

В отделение прибежал шеф-следователь, а за ним по пятам с рупором и портфелем наперевес трусила глашатай.

– Кенеа, Вица, – зашипела глашатай, – вы не могли еще позже своего хорька выслать?

Легр Беркеэ согласно хмурился, не желая признавать публично, что хорек был один на двоих.

– Мы выслали его где-то в десять тридцать, шеф, – ответила Эстра, косясь на подходящий к краю напиточного сотейника горький отвар. – Этот хорек всегда был быстрым, не могу знать, что его задержало.

– Мы действительно выслали его в десять тридцать, – закивала связистка. – А во сколько он прибежал?

– В час ночи! К тому же был злой, словно не закодированный, а наполовину дикий…

Связистка охнула, сжимая исцарапанные разными животными кулаки.

– Чего?! – рявкнул Беркеэ. – Чини своего хоря, иначе я его отправлю в утиль…

– Шеф, – сказал Дитр, – дело не в хорьке. Кенеа, – обратился он к связистке, – его могли перехватить?

– Когда животных перехватывают, – тихо ответила она, – они обычно теряют код, они не продолжают свой путь, ведь помните, как было с доминионцами…

– У нас не доминионцы, а Ребус, – покачал головой Дитр, переглядываясь с шеф-следователем.

– Мразотно, довольно мразотно и гнило, – прокомментировал начальник. – Он изобрел какие-то новые коды для почтовых тварей. Парцес, гони всех во внутренний дворик.

– Шеф, сейчас, – ответил Дитр. – Только вы должны посмотреть вот на это, – он отдал ему папку с материалами, которые раздобыл Ралд. – На основе фактов, обнаруженных Найцесом, я хочу предложить тактические шаги.

– Спускайся пока, а я гляну, – кивнул Беркеэ.

Они вышли во внутренний дворик и встали прямо под окнами кабинета своей рабочей группы. На остальных этажах полицейского отделения закрыли окна и железные ставни, чтобы планерка имела вид конфиденциальной. В кабинете остались лишь шеф-следователь и глашатаи, и Беркеэ стоял, листая папку, а старший глашатай оперлась локтями на подоконник открытого окна, оглядывая коллег с возвышения.

– Да, – проговорил начальник, – Парцес, ты правильно сделал, что взял в группу Найцеса – и отправил его именно по этому направлению… Керла, стартуй.

Глашатай подняла локти и распрямилась. Она хлопнула в ладоши и объявила о начале собрания.

– Группа, начинаем оперативную планерку по реагированию в агломерации Гог. Как нам уже известно, после нашего с шеф-следователем отъезда старшим останется Дитр Парцес, Эстра Вица будет отвечать за информационное влияние. Разработкой лояльных террористу преступных групп займется…

– Эр номинно! – звонко и певуче проговорили откуда-то сверху.

Полицейские обернулись на звук, а Беркеэ и глашатай вздернули головы. На крыше соседнего здания, где располагался склад инвентаря, сидел человек в черной тальме. Он свесил ноги через водосточную трубу и скрестил руки на груди, ухмыляясь краем того, что когда-то было ртом.

– Не трогать пистолеты! – прошипел Дитр, увидев, что кто-то потянулся за оружием. – Не трогайте ничего!

– Раннее утро, омм, – ответил шеф-следователь. – Что привело вас до наступления темноты?

– Темнота еще не отступила, – Ребус провел в воздухе дугу уродливой длиннопалой рукой. – А между тем меня пригласили на горький отвар. Мало что может сравниться с горьким отваром поутру.

– Ясно, – холодно ответил шеф-следователь, продолжая листать папку. Дойдя, очевидно, до рисунков, Легр присвистнул. – Это ваша физия, омм? – Он раскрыл папку в сторону Ребуса.

Тот прищурился, издалека разглядывая рисунки своими острозоркими глазами.

– Да, кто-то с изящных искусств тренировался, но не могу вспомнить, кто. Они были бестолочи, схватить суть мог лишь Таттцес, но я не уверен, что он сейчас жив или в полной вменяемости. Но с чего вы вдруг полезли по столь давним временам? И где мой горький отвар?

Глашатай отвернулась от окна и зашипела на Эстру, чтобы та скорей выносила стакан с отваром, пока Ребус не разозлился. Шеф-следователь ответил террористу, что ему с коллегами лишь было интересно.

– Любознательность – полицейская добродетель, – насмешливо кивнул Ребус с крыши.

Во дворик, стараясь держаться ровно, вышла Эстра Вица, неся блюдце с дымящимся отваром. Блюдце предательски ходило ходуном, о чем стакан не замедлил сообщить вибрирующим позвякиванием. Ребус легко поднялся и подбежал к угловому краю крыши, где водосточная труба спускалась во внутренний дворик полиции. Порхая, словно он был почти невесомым, и с потрясающим проворством Ребус, едва хватаясь за трубу и ее крепления, в два счета спрыгнул во дворик и направился к глашатаю. Та вперилась в утрамбованную землю, не решаясь поднять глаза на обгоревшее лицо. Ребус встал близко к ней и наклонился с высоты своего роста.

– Эр коммо, – поблагодарил он, забирая стакан. Отпив глоток, он изобразил жуткое подобие довольства на своем искаженном лице. – Ни сахара, ни молока, да и к тому же ирмитская девица. Вы делаете утро куда менее неприятным для меня, Беркеэ.