Город темной магии - Магнус Флайт

Над холстом склонилась высокая худощавая женщина с малиновыми волосами, одетая в бледно-голубой лабораторный халат.

– Знакомьтесь: Сара Уэстон, музыка, – Дафна Коостер, фамильные портреты шестнадцатого-семнадцатого веков, – произнес Майлз.

Дафна оглядела Сару с головы до ног и вежливо улыбнулась.

– Мы не встречались в Гарварде? – спросила она с голландским акцентом, крепко пожимая Саре руку.

– Дафна сама из Амстердама, но защищалась в Гарварде, – проговорил Майлз.

– Я училась в Торо, – заметила Сара.

– Интересно, – протянула Дафна. – Я думала, мы все тем или иным образом связаны с Гарвардом или Йелем… Как вы сказали, Торо?

– Торо – в паре остановок от Гарварда, если ехать на метро, – парировала Сара, не давая себя смутить.

– Сара была студенткой профессора Щербатского, – добавил Майлз.

– Ох… Прошу прощения! – воскликнула Дафна. – Мы почти не были знакомы.

– А Поликсена продвигается отлично, – одобрительно заметил Майлз, разглядывая работу Дафны.

Заинтересованная Сара тоже посмотрела на портрет. Поликсена Лобковиц, бледная дама с умным лицом, стояла рядом с плохо нарисованным зеленым бархатным креслом, на котором лежала, свернувшись клубком, светленькая комнатная собачка.

– Взгляните на ее белое платье с изумительной вышивкой! Это знак богатства и влиятельности ее семьи, – авторитетно произнесла Дафна. – Красная роза в волосах Поликсены символизирует испанское происхождение, а молитвенник в левой руке указывает на ее принадлежность к католическому вероисповеданию.

– А что символизирует собачка? – спросила Сара.

Дафна моргнула и уставилась на Сару.

– Собачка – это просто собачка, – ответила она наконец.

– Вы проделали исключительную работу, – похвалил Дафну Майлз.

– Вы так считаете? Мне очень приятно слышать это от вас, – церемонно проговорила Дафна, слегка опустив голову.

Майлз тоже отвернулся в сторону.

Ясно, подумала Сара. Очевидно, что Майлз и Дафна спят вместе.

Сара принялась разглядывать соседнюю картину, поменьше размером, на которой был изображен человек с плутоватым выражением лица, в пышной шляпе с плюмажем.

– Рудольф Второй, – оживился Майлз. – Император Священной Римской империи. Именно он перевел имперскую резиденцию из Вены в Прагу и пожаловал дворянский титул первому князю Лобковицу.

– Надеюсь, вы играете в футбол? – спросила Дафна. – Я хочу собрать команду из персонала, но большинству из них ничего не нужно, кроме книг.

Зал керамики Сара изучить не успела. Ничем не запомнилась ей и проходная комнатушка, заставленная ящиками с крупными надписями «НЕ ТРОГАТЬ» на восьми или десяти языках.

– Здесь будет оружейная. Завтра из Роуднице привезут коллекцию, – сказал Майлз, поманив Сару за собой.

Сара переступила порог очередного помещения, оклеенного на редкость безобразными обоями в цветочек. Паркетный пол бугрился от сырости.

Майлз двинулся дальше.

– Мы в Балконном зале! – провозгласил он.

– Его так назвали, потому что здесь нет балкона? – осведомилась Сара.

– Он был, – отозвался Майлз. – До реконструкции в девятнадцатом веке.

Сара направилась к окну, желая выглянуть наружу. Стекло оказалось густо припорошено строительной пылью и испещрено дождевыми каплями, так что почти ничего нельзя было увидеть. Тогда Сара распахнула окно и высунулась наружу, чтобы полюбоваться городской панорамой. Жужжание инструментов на миг затихло – стало слышно пение птиц и шорох ветерка, который ерошил листву на деревьях.

За ее плечом возник Майлз.

– Будьте моим гидом, – попросила его Сара, кивая на достопримечательности, о которых читала в путеводителе. – Вот Влтава, Карлов мост, это Мала Страна… А где…

Внезапно у нее возникло ощущение, что она слишком сильно перегнулась через подоконник. Желудок сжался в ком, сердце застучало. Может, у нее головокружение? Но Сара всю жизнь только и делала, что лазала по деревьям, съезжала на скейтборде по перилам, забиралась с папой на крышу, чтобы поглазеть на фейерверки… Кровь отлила у нее от лица, она почувствовала, что сейчас упадет в обморок…

– Осторожно, – произнес Майлз, хватая ее под руку и втаскивая назад.

Он закрыл окно.

В висках Сары застучал пульс. Она посмотрела через грязное стекло четвертого этажа вниз – на бетонную лестницу, зигзагом спускавшуюся по крутому склону холма перед дворцом.

– Это и есть окно, из которого выпал профессор Щербатский?

Задавая вопрос, Сара понимала, что спрашивать нет необходимости. Она уже знала ответ.

Майлз кивнул.

– Элеонора говорила, что именно князь Макс обнаружил тело профессора? – спросила Сара, принуждая себя перебороть накатывающую волну тошноты и думать логически.

Заколоченное дворцовое окно явно не годилось для самоубийства. До земли было не так далеко, а если ты действительно собрался в порыве отчаяния выброситься наружу, неужели ты станешь прыгать на бетонные ступеньки? Как-то все неудобно и плохо продумано. Понятно, что твой последний взгляд должен упасть на что-нибудь красивое, но, в конце концов, профессор погиб в Пражском Граде, где в пределах шаговой доступности можно найти с дюжину поистине сказочных мест, чтобы покончить с собой.

– Э-э, ну да, – ответил Майлз, хмурясь. – Да, его обнаружил Макс. И Николас Пертузато, с которым вы уже встречались.

– Почему полиция заключила, что профессор совершил самоубийство? – голос Сары прозвучал чуть резче, чем она намеревалась. – Я прошу прощения, но это выглядит настолько маловероятным…

– Снаружи здания установлены видеокамеры, – ответил Майлз, показывая в окно. – Макс не доверяет строительным рабочим, да и вообще никому, если на то пошло. Как ни печально, на одной из камер запечатлено… нет никаких сомнений, что это не было трагической случайностью.

Сара недоверчиво покачала головой.

– Кроме того, – продолжал Майлз, – Дуглас Секстон (он работает над собранием картин Карла Роберта Кролла) в тот вечер говорил с Авессаломом. Дуглас заглянул к нему в комнату, чтобы попросить средство от аллергии, и Щербатский отдал ему весь пузырек, заявив, что лекарства ему больше не нужны. Вот его слова: «Передо мной открылся путь, ведущий на ту сторону, и сегодня ночью я намерен по нему пройти».

– У профессора была совершенно другая манера говорить, – возразила Сара. – Щербатский работал над сплавом традиционного музыковедения с нейрофизиологией, с какой стати ему изъясняться как Дамблдору?

Майлз грустно улыбнулся.

– Мы со Щербатским встретились около десяти лет назад, – тихо произнес он. – В Вене. Он мне понравился чрезвычайно. Я не могу не чувствовать своей ответственности за то, что произошло.