Тень Альбиона - Андрэ Нортон

Дворецкий в безупречной ливрее уже поджидал Уэссекса; а по сторонам от входа, как обычно, стояли два рослых лакея, чьи немного архаичные жезлы — атрибут должности — при необходимости легко превращались в грозное оружие.

— Мне нужно повидаться с Мисбоурном, — отрывисто произнес Уэссекс. В его голосе наконец-то послышались нотки усталости.

— Я узнаю, дома ли лорд, — невозмутимо отозвался Чартерис, как будто это тайное убежище было обычнейшим домом, на который так старательно пыталось походить. Уэссекс в который раз подавил неуместный порыв передать с этим безукоризненным дворецким свою визитную карточку. — Не угодно ли будет вашей милости подождать в Синей гостиной?

На первом этаже этого строения располагались четыре маленькие комнаты; за те годы, что он принадлежал к «Белой Башне», Уэссексу приходилось дожидаться приема во всех. Не считая цветов, употребленных в их отделке и меблировке, — красный, желтый, фиолетовый и синий, по которым комнаты и получили свои названия, — помещения были одинаковыми, вплоть до малейших деталей. Уэссексу никогда не удавалось установить ни причин, ни схемы, по которым его отсылали бы в ту или иную комнату. Впрочем, цвет был вещью незначительной по сравнению с содержимым графинов, стоящих в буфете каждой из комнат.

Поскольку Уэссекс уже очень долго не имел возможности выспаться, он, обойдя своим вниманием кларет, до половины наполнил граненый хрустальный бокал контрабандным французским коньяком. Крепкий напиток подстегнул иссякающую энергию, и за время отсутствия Чартериса герцог успел немного привести в порядок свою заляпанную грязью одежду.

— Не угодно ли будет вашей милости следовать за мной? — бесстрастно произнес дворецкий.

Уэссекс поднялся следом за ним по винтовой лестнице на второй этаж. Дверь, расположенная в конце коридора, была обита кожей; Чартерис не стал стучаться, а просто толкнул дверь и пропустил Уэссекса внутрь.

Повинуясь давней привычке, герцог остановился у самого порога, позволяя глазам привыкнуть к полумраку. Комнату освещали лишь несколько фонарей; пламя свечей отражалось от бутылок со спиртным, наполняя комнату теплым, размытым сиянием коньячного оттенка. В этой комнате не было окон, но во всем прочем она в точности походила на библиотеку истинного джентльмена и точно так же была заполнена книжными полками и всяческими редкостями. Задернутые шторы, слева от Уэссекса, придавали помещению вид обычной комнаты, но за ними находилась кирпичная стена.

Лорд Мисбоурн сидел за своим письменным столом. Завидев Уэссекса, он поднялся — незаметный, терпеливый паук, ожидающий, пока в его сети приплывут нужные сведения.

Жизнь Джонатана Милона Ариоха де ла Форте, третьего барона Мисбоурна, с самого начала была омрачена тремя крупными недостатками: он родился католиком, альбиносом и блестящим математиком. Третий недостаток, пожалуй, можно считать самым серьезным, поскольку в дни юности помыслы барона были заняты одними лишь цифрами, и это мешало ему с должным старанием трудиться над компенсацией двойной черной метки: подозрительной иностранной веры и внешности, причудливой до уродства. Вместо этого барон позволил общественному порицанию загнать себя еще глубже в научные занятия и воспользовался научными занятиями, чтобы напрочь позабыть об окружающем мире.

Но время сыграло с лордом Мисбоурном жестокую шутку. Математика, королева чистых наук, — непостоянная владычица: она рано выбирает своих возлюбленных и покидает их, когда они еще молоды. Когда ему было чуть за тридцать, в один прекрасный день барон проснулся и обнаружил, что из имущества у него осталось лишь старинное имя и ветхое разоренное поместье.

Но время его оказалось потрачено не совсем впустую — по крайней мере, в глазах окружающего мира. Побочным продуктом пристрастия барона к числам был его интерес к кодам, причудливая способность к решению головоломок, создавшая Мисбоурну авторитет среди определенной части общества. Мисбоурн уродился альбиносом, и это закрывало ему путь к обычным занятиям — даже неяркое зимнее английское солнце слепило ему глаза. А религия отрезала ему путь к общественной должности. И потому барону непросто было найти новый выход для своей энергии, прежде устремленной исключительно на поиски чистого знания. Но когда рано развившаяся любовь к математике сменилась интересом к более мирским головоломкам, Мисбоурн вместо чисел принялся проверять свои теории на людях и разыгрывать гамбиты на шахматной доске Европы. Именно Мисбоурну Уэссекс докладывал о выполненных заданиях, и именно от него получал приказы.

Уэссекс не мог даже предположить, каков же на самом деле возраст этого человека. За все то время, что герцог был знаком с ним, Мисбоурн ни капли не изменился: фигурой он больше всего напоминал тощее пугало, что приводило в отчаяние его портного, а бесцветные глаза барона поглощали отсветы ламп и сверкали в полумраке, словно раскаленные угли.

— Уэссекс — Приветствие Мисбоурна было, как всегда, предельно кратким. — Мы уже боялись, что вы погибли; наши политики в Париже подозревали, что один из наших агентов попал в ловушку.

Он указал на глубокое кресло рядом со своим столом. Уэссекс с сожалением покачал головой.

— Я слишком много времени провел в седле, — пояснил герцог. Ему не слишком-то хотелось взять и уснуть в присутствии своего непосредственного начальника. Мисбоурн уселся сам и выжидающе взглянул на Уэссекса.

— Да, своего рода ловушка. Боюсь, шевалье Рейнар мертв, — произнес Уэссекс, слегка сожалея, что теперь придется отказаться от столь полезной личины, — а месье Грийо совершенно точно мертв. Но это не ловушка в полном смысле слова — или, даже если так, приманка была самой настоящей. Информация, добытая де Моррисси, звучит вполне убедительно — и, правдива она или нет, мы не смеем бездействовать.

Пропустив сведения, которые Мисбоурн знал не хуже его самого, — о вечной разобщенности и постоянных склоках разных роялистских фракций, — Уэссекс сообщил, что Виктор Сен-Лазар (после казни короля Людовика Шестнадцатого в 1793 году Сен-Лазар отрекся от своих титулов и поклялся, что вновь примет их только после коронации следующего короля из династии Бурбонов) намеревается провести время, оставшееся до начала заседаний парламента, в поместье маркизы Роксбари — и что меньше чем через два дня там его будет разыскивать убийца.

— А наш славный капитан де Моррисси объяснил, как к нему попали эти сведения? — поинтересовался Мисбоурн со вполне простительным скептицизмом.

— Убийца похвастался заказанным ему убийством на одной вечеринке, на которой де Моррисси присутствовал, когда был интернирован. Там, в Вердене, они имели возможность вращаться в обществе.

Уэссекс вздохнул: отчасти от раздражения, отчасти от усталости. В этом не было ничего невозможного. Ну кому могло прийти в голову, что пленный офицер, находящийся в самом сердце республиканской Франции, каким-то чудом сумеет связаться с людьми, водящими знакомство с врагами Франции? Уэссекс сам неоднократно под различными именами совершал тайные паломничества в город-крепость, где французы держали интернированных иностранцев, и знал тамошние порядки по личному опыту.