Тень Альбиона - Андрэ Нортон

Хотя в глазах всего мира Уэссекс был всего лишь капитаном Одиннадцатого гусарского — «Херувимов» — полка, который в настоящий момент вместе с генералом Уэллесли прилагал все мыслимые усилия, чтобы подорвать господство Наполеона в Европе, — его капитанский чин был почти что пустой формальностью, карт-бланшем, обеспечивавшим ему достойный прием в определенных кругах, где Уэссексу приходилось вращаться. Война Уэссекса велась не на полях сражений, а в неприметных условиях, в загородных домах, при иностранных дворах, в тылу врага.

Организация, на которую в действительности работал Уэссекс, не имела никакого отношения к армии. Орден Белой Башни — наполовину элитный клуб, наполовину рыцарский орден — явился из иного века, не похожего на нынешний.

Этот орден получил свое имя в честь древнейшей цитадели английских королей. Он был основан Карлом Третьим и являлся продолжением той шпионской сети, что основал лорд Уолсингэм во времена Глорианы. Эмблемой ордена служила серебряная башня на красном фоне; нагрудный знак с изображением этой эмблемы лежал где-то на дне платяного шкафа в покоях Уэссекса в Олбани. Герцог выкапывал его оттуда лишь в тех редких случаях, когда от него требовалось явиться ко двору при полном параде.

Членство в «Белой Башне», официальной организации прикрытия английской короны, было высокой честью, даровать которую мог лишь король — негласно, без публичного оповещения. «Белая Башня» действовала в обстановке строжайшей секретности, и об истинном ее назначении знал лишь сам король Генрих и несколько самых доверенных его министров. С самого момента основания орден был предназначен для защиты интересов английской короны в любом уголке света, где этим интересам будут угрожать… и для сбора информации, что помогала бы Англии уберечься от ловушек европейской политики. Ныне же, вот уже свыше десятилетия, внимание «Белой Башни» было приковано к Франции и к ее имперским амбициям.

Уэссекс был официально принят в орден, когда ему исполнился двадцать один год, — сразу после его возвращения из Оксфорда. Члены ордена собирались раз в году на обед, который проводился в самой Белой Башне, и насколько было известно широкой общественности, этот обед был единственным, что объединяло членов ордена. В эпоху, когда все благоговели перед «Доблестными Воинами» и считали офицеров разведки и их еще более засекреченных собратьев трусами и шакалами, известие о том, что король пользуется услугами подобных людей, могло спровоцировать вторую гражданскую войну в Англии. Или, как минимум, привести к отставке правительства.

С того самого момента, как он дал клятву верности, Уэссекса бросало в дрожь при мысли о том, что его семья обнаружит, как именно он служит короне. Уэссекс был уверен: известие о том, что ее обожаемый внук сделался презренным шпионом, убьет бабушку. А если даже и нет, то если правда о его постыдном занятии станет достоянием гласности, это вынудит ее полностью удалиться от общества — судьба, почти столь же ужасная. По множеству причин — в том числе и от стыда — Уэссекс избегал того, чтобы занять в обществе подобающее ему место; но сейчас герцог сожалел, что всегда был столь безразличен к традиционным развлечениям своего класса. Почему Сен-Лазар в ожидании начала заседаний парламента отправился именно в поместье леди Роксбари — по чистой случайности? И что такого имелось в Мункойне, что даже сейчас могло поспособствовать убийце, подосланному французами? А может, Роксбари ведет двойную игру, как и он сам?

Одна лишь мысль об этом заставила Уэссекса в изнеможении прикрыть глаза. Пускай она англичанка, пускай они помолвлены — но если Роксбари служит врагу, она не дождется от него милосердия. Его хозяева хорошо вымуштровали своего пса; так пусть же идет охота — без жалости и снисхождения.

Меньше чем через час после прибытия их корабля в Дувр Уэссекс уже затребовал лошадь, которую держал здесь в конюшне, и поскакал по почтовой дороге в Лондон. Фризский конь только и ожидал момента, чтобы пуститься вскачь; едва почувствовав, что его хозяин уже в седле, Стриж прижал уши и прянул вперед через мощенный булыжником двор конюшни, а за воротами перешел в ровный галоп.

Чтобы добраться от Дувра до Лондона, карете с упряжкой из шести лошадей требовался целый день. Фаэтон, специально построенный с расчетом на быструю езду и запряженный парой жеребцов, делающих двенадцать миль в час, мог преодолеть это расстояние за шесть часов.

Уэссексу со Стрижом хватило четырех.

Когда они выезжали из Дувра, было еще темно; а сейчас день — девятнадцатое апреля — был в разгаре. К тому моменту, когда впереди показались шпили Лондона, Стриж уже был весь взмыленный и начал спотыкаться. Уэссекс придержал лошадь, пытаясь по мере сил щадить измученное животное, но у него не было возможности завернуть домой и передать Стрижа в руки опытного конюха. Сведения, которые вез Уэссекс, были настолько срочными, что не терпели ни малейшей задержки.

Но любому, кто увидел бы этого черноглазого мужчину, когда он въехал на Бонд-стрит и бросил поводья Стрижа одноногому калеке в сильно потрепанном военном мундире, именно для этого устроившемуся рядом со входом в модный магазин верхней одежды, даже в голову не пришло бы, что у Уэссекса может иметься какое-либо дело, более настоятельное, чем выбор ткани на новый камзол. Ни по осанке герцога, ни по его манере держаться невозможно было заподозрить, что Уэссексу уже много суток не доводилось спать в кровати. Правда, заляпанные грязью сапоги и пропыленный камзол намекали на ночь скачки, но высший свет ничего не имел против этой забавы, почти столь же опасной, как и война.

— Прогуляй его, — велел Уэссекс, сунув ветерану золотой. — Я скоро вернусь.

Он пересек полосу брусчатки, отделяющей его от места назначения, толкнул дверь и вошел.

— Лорд Уэссекс!

Хозяин магазина — его звали Флауэрс, и Уэссекс понятия не имел, действительно ли это его настоящее имя и имеет ли он отношение к той одежде, которую герцог время от времени у него приобретал, — заспешил навстречу знатному посетителю. На его лице было написано именно такое выражение, каковое подобало преуспевающему портному, имеющему возможность выбирать себе клиентов из сливок общества.

— Мы слыхали, что вы еще несколько недель назад уехали в поместье.

Уэссекс мрачно усмехнулся. Ведь не мог же Флауэрс сказать, что он думал, будто Уэссекс все еще находится во Франции, не так ли?

— Боюсь, Флауэрс, у меня будет к вам срочное поручение. Возникли некоторые сложности с французским бархатом.

— Не угодно ли будет вашей милости пройти в примерочную? — угодливо произнес Флауэрс. Он провел Уэссекса мимо комнаты закройщиков, где стояли манекены с недошитыми нарядами, в маленькую кабинку, расположенную в дальней части магазина, и оставил его там, задернув боковые стенки шторой из слегка пыльного зеленого бархата.

Уэссекс надавил на определенный участок задней стены кабинки, обшитой деревянными панелями, и подождал несколько мгновений, пока изнутри не раздался щелчок открывшегося замка. Панель отъехала в сторону, и Уэссекс шагнул в вестибюль, не принадлежащий ни одному из домов Пикадилли.