Величие мастера - Михаил Михайлов

– А где улов?

– Жене занес. А там гляжу из окошка – вы тут ванночки себе устраиваете. Мошка-то поела, поди?

– Есть немного… – легким хлопком раздавив на лбу очередного комара, согласно кивнул Речкин. – Сегодня пока из штаба отряда шли – думал, с ума от них сойду, а «Гвоздику» ни я, ни Круглов не прихватили, раззявы!.. Много поймал?

– Одного кумжачка хорошего, с полкило, да форельки немного… – Старшина сунул руки в озеро и полными водой ладонями ополоснул лицо, смачно и горланисто рыкнув: – Шли б вы спать! Замаялись-то, поди, с дороги такой!

Речкин отодвинул рукав и, взглянув на часы, присвистнул.

– Мать моя!.. Уже начало двенадцатого! – удивленно округлил он глаза. – А я что-то совсем во времени потерялся… Солнца не видать ни черта, где оно там бродит, вот и думал, что часов девять только… А поспать, один черт, пока не выйдет! Надо бумаги кое-какие подбить…

Речкин встал, отряхнул от воды ноги и принялся обуваться.

– Скажи мне, Ваганыч, – вдруг спросил он затянувшегося папиросой старшину, – вот тебе много где довелось повоевать… А здесь, на сопках, сложнее обычного? Вот все толкуют, мол, егеря – егеря, специально обученные войне в горах… А как же нам? Ведь нас на сопках да скалах воевать никто не учил!

Старшина скукожился от такого вопроса, нервно покряхтел.

– Сложнее ли обычного?.. – задумчиво промолвил он после небольшой паузы, стряхивая пепел с кончика папиросы в воду. – Любая война – уже дело не простое… Какой бы обученный ты ни был, а идти на смерть все ж противоестественно человеку. Сложнее ли воевать в горной местности? Пожалуй, скажу, что да… Сопку сложно взять, но и сложно удержать… Голым-голо все вокруг, да и окопа толком не выроешь! Я здесь по зиме повоевал, сейчас лето. Летом всегда проще, но и противнику тоже проще. Где-нибудь в Галиции мы за каждую высотку бились! А здесь? Вон их сколько! Сопка наша – сопка ваша! Местная стратегия, мать ее…

Старшина отбросил окурок в сторону, тот с шипением упал в воду. Алексей закончил обуваться и стоял молча, внимательно слушая рассуждения повидавшего жизнь товарища.

– Здесь многое не как в остальной России… – продолжал Ваганыч, поправляя фуражку на голове, не спеша, словно играя ею. – Ни деревца, ни бревнышка… Пустошь! Болото, озеро, ручей, да камень на камне… Здесь даже тишины не бывает!

Речкин нахмурился, не понимая, о чем он говорит.

– А разве не так? – заметил старшина вопросительный взгляд лейтенанта. – Вот идешь по сопкам – что слышишь? Ветер! Сильный, слабый, не суть, но он здесь вечно! Шумит себе, шумит… И стихает лишь тогда, когда начинает здесь рявкать война! Как сюда приехал, а ветер перестал слышать в сопках лишь пока бои с финнами шли, а закончилось все и опять уже больше года он только в уши и шепчет что-то… Все здесь не как везде… И мир, и война…

Не выспавшийся, охваченный от усталости мелкой дрожью, Речкин, то и дело потирая пальцами отяжелевшие веки, пытался собраться с мыслями над кипой бумаг. Днем ранее он прокорпел над ними до глубокой ночи. Сначала ему оказывал помощь политрук, но позже Алексей отпустил последнего поспать, так как тот весь день находился на границе, пока Речкин и Круглов были на совещании в штабе отряда. Убыл он на границу со сменой и сегодня утром, так как начзаставы настаивал, чтоб Алексей добил за день все бумажные дела. Даже в состоянии войны осточертевшая всем и каждому бюрократическая волокита неизлечимой болезнью выгрызала из графика приличный кусок времени, а из людей – приличный шмат сил.

Речкин слыл трудягой въедливым, старательным и внимательным, истинным буквоедом. Именно поэтому бумажная рутина была его «коньком» и его же проклятием. Умение, а главное терпение, в работе с документами Алексей, видимо, унаследовал от деда по материнской линии, который проработал всю жизнь писарем при уездном казначействе.

С начала суток на линии границы было удивительно спокойно. Еще ни одна бомба не разорвалась на позициях советских солдат, хотя последние два дня немцы бомбили позиции 95-го стрелкового полка по три-четыре раза в сутки.

Помимо работы с бумагами масла в огонь подливала еще одна проблема – после вчерашней вечерней бомбардировки нарушилась проводная связь с КП 2-го батальона 95-го полка, и теперь их связисты уже несколько часов подряд возились с линией связи в поисках обрыва, то и дело позванивая на заставу переносным телефоном.

Вздрогнув от громкого и уже до безобразия опротивевшего звона телефонного аппарата, Алексей не спешил поднимать трубку, дописывая в одной из хозяйственных книг заставы начатое предложение.

Старшина, который до этого возился тут же за столом со сломанной керосиновой лампой, косо поглядел на лейтенанта и решил сам поднять трубку, оборвав нудящий звон, от которого закладывало уши.

– Седьмой на связи! – громко и зло рыкнул Ваганыч в телефонную трубку. – Хорошо! Понял!

– Ну? – не отрывая глаз от бумаги, вопросительно кивнул головой Речкин.

– Да врач этот уже как три часа с 6-й заставы ушел… – ответил старшина, положив трубку, – так что наведается скоро…

У Алексея совсем вылетел из головы утренний звонок Каленникова. В отряд прибыл военфельдшер от штаба дивизии и ходил по заставам. Цель? А ведь Речкин, позабыв обо всем на свете за навалившимися делами, даже не поинтересовался – зачем тот прибыл.

– Не хватало еще… – зло фыркнул Алексей. – А че так поздно позвонили?

Старшина, вновь занятый лампой, детали которой лежали аккуратной раскладкой на столе, лишь молча пожал плечами.

– При тебе не звонили по поводу немецких самолетов? – отодвинув книгу и потирая затекшую шею, спросил вдруг Речкин.

– Да тишина сегодня какая-то… Может, взлететь не могут? Погода не позволяет… – ответил Ваганыч, взглянув на серую пелену облаков за окном.

Погода держалась пасмурной, но временами все же проступало солнце в брешах облачного покрывала.

– Ваганыч, сделай-ка чайку! – попросил Речкин, скользнув по старшине рассеянным от усталости взглядом.

Старшина недовольно покряхтел, отложив лампу в сторону.

– Горячего не выйдет, печи не топлены, может, только в столовой если подогреть…

– Сделай, а? Все пересохло во рту, да и хоть дух чуток перевести!

Ваганыч не спеша поднялся с табурета, накинул на голову фуражку и молча удалился из канцелярии.

Когда дверь вновь отворилась, чуть скрипнув петлями, Алексей почти уже дремал, водрузив отяжелевшую от длительной умственной работы голову на подставленную руку, упертую локтем в стол. Услышав шаги, он приоткрыл сонные глаза, но увидел совсем не старшину, как того ожидал.

В помещение робко скользнул высокий худощавый молодой человек в фуражке и офицерской шинели. Сонным взглядом Речкин не сразу разглядел петлицы на его вороте.

– Военфельдшер Розенблюм… – так же робко представился он, неумело козырнув растопыренными пальцами.