Зачётный профессор - Юлия Чеснокова

— Несомненно, не только завтра, но и каждый день. Я каждый день ужинаю, — улыбалась женщина. Хорошее настроение? Тимур откинулся поудобнее и покрутился в кресле на одной ножке. Надо поесть больше шоколада, чтобы мозги соображали и выдавали ответы на её остроты быстрее.

— Я имел в виду вместе. Не против?

— Завтра не могу, что если послезавтра? — подкорректировала планы Ника.

— Послезавтра у меня спектакль, я никак не могу тоже, — вздохнул Тимур. Это была правда. Не явиться на открытие сезона он не мог, а перенести его и подавно. Всё-таки он лишь одна сотая, как минимум, часть, нужная для представления, ради него одного никто и не почешется. Вычтут из гонорара и поделом. Или из театра выкинут. — А ты не можешь изменить свои завтрашние дела?

— У меня симпозиум, я тоже никак не могу, — отрезала Ника таким тоном, что стало ясно: торговля неуместна.

— Симпозиум? И что вы на нем делаете? — игриво поинтересовался Тимур, запоздало осадив себя. Опять проснулся ловелас-флиртун, обольстительный и непредсказуемый — для других, но не для исследователя поведения человечества и его взаимодействующих основ. Черт возьми, а эта наука не так уж и бесполезна, видимо!

— По замыслу: с умными лицами слушаем докладчиков, записываем понравившиеся формулировки, выделяем проблемные места, задаём вопросы, отвечаем, упражняемся в ораторском искусстве и пытаемся заработать почтение коллег в мудреных дебатах, несём свет людям, порой делая внезапные открытия; по факту: прожигаем время в попытках выстроить карьеру и заткнуть всех за пояс, блеснув скорее не умом, а наиболее удачно подобранным текстом. И калякаем на полях от скуки карикатуры на самых старых профессоров, которых мечтаем отправить на пенсию, чтобы занять их место. В общем, ни за что не променяю эту захватывающую авантюру на какой-то там ужин.

— Да уж, пожалуй, я и сам жажду побывать на таком симпозиуме, — хохотнул Баскаев. Каждый из них в актёрском агентстве, наверное, тоже мечтает однажды стать директором своего агентства, режиссёром или продюсером, и степени и звания — заманчивая перспектива во всех областях науки и искусства. Шоу-бизнес — осиное гнездо, и он не догадывался, что в пыльных кабинетах книжников случается такая же конкурентная борьба, борьба за власть, влияние и популярность. — Так, ты тоже пилишь под кем-то стул, или со стороны глумишься над карьеристами?

— Нет, что ты, я сама ещё та карьеристка! Я же пишу докторскую… я не лишена амбиций, — не стала скрывать Ника. Избавленная от кокетства годами кропотливого умственного труда, она обладала в своём бальзаковском возрасте той особенностью вести беседу, когда правда и честные заявления притягивают больше, чем полу-таинственность, флер загадочности и увиливание от прямых ответов.

— Докторскую? — Тимур чуть не присвистнул. Да там совсем всё глухо! Ей ещё не хватало докторской, и тогда точно пиши — пропало. Искусственный разум и самая модернизированная операционка и то не выдержат баталии на любовном фронте с этим Эйнштейном в юбке. Нет, узких, немножечко расклешенных к низу синих брюках. — А на какую она тему, если не секрет?

— Ты будешь смеяться, — предупредила Ника, столкнувшаяся уже не раз в своих кругах с реакционностью на её горделивую замашку недопонятой Немезиды.

— Только если по-доброму или от несмышлености, — пообещал Тимур. Женщина прочистила горло и произнесла на память, будто прочла с почетной грамоты на площади:

— Патриархальная система нравственности в условиях деморализованного общества, — как и подозревал, молодой человек ничего не понял, смутно уловив очертания слов и ещё смутнее — их значение.

— Хм… — подал он знак, что здесь. Засмеялась вместо него Ника.

— На самом деле там всё просто, только в силу нужды — всё-таки наука и докторская — заковыристыми терминами.

— Так и, если совсем просто, о чем речь?

— Совсем просто? — женщина выправила осанку, хотя на неё не смотрел никто, кроме методистки за соседним столом, да и та поглядывала изредка. Как же она любила щеголять тем, в чем была по-настоящему спецом! — Я пишу о том, что при моральном упадке, после прошедшей, как песчаная буря, сексуальной революции, эмансипации и отмены грамотной цензуры, одним из уничтожающих нравственность факторов является доминирование патриархальной системы при её несовершенстве.

— Ты выступаешь за равноправие? — попытался понять Тимур.

— Не совсем, даже скорее против, — Вероника отпила чай, фокусируясь на проблематике вопроса, — я ставлю акцент именно на несовершенстве системы, где нравственность мужчины отличается по своим законам от нравственности женской. Я хочу сказать… возьмём честь. Для девушек это всегда была невинность, а для мужчины — сексуальные подвиги. В итоге, когда феминизм выбил равные права, отношение мужчин к себе, как к тем, кому больше позволено, разрушающе действует на психологию женщин. Они хотят того же самого. В то время как, если бы мужчины требовали и от себя чистоты, то получили бы то же самое и от девушек. Но и тут есть другая сторона. Мужчины потеряли ценностные ориентиры к характеристикам при поиске партнерши. Они перестали быть силой, умом и мужеством, глядя на которые женщинам раньше невольно хотелось слушаться и соответствовать… — замечая, что её понесло, Ника остановилась, — прости, это всё слишком путано и в моей работе на данный момент около ста двадцати страниц, а она лишь на середине. Вот так по телефону невозможно объяснить и пересказать.

— К тому же, тебе нужно отдыхать от этого всего, хотя бы в моей компании, — посоветовал Тимур. Под отдыхом с женщиной он всегда подразумевал: вино, кровать, секс. Но сейчас говорил Нике именно о том, что ей следовало бы потушить свою свечку, горящую пламенем всезнайства, и снизойти до более низменного, чтобы исходя из этого положения, на ярус пониже, перейти к вещам ещё низменнее. Учитывая нераскрытый пока до конца сексуальный потенциал Вероники, для начала где-то так до минус второго-третьего этажа. Ах нет, она же только что болтала что-то о нравственности! Эта актуальная задача явно её тяготит. Тогда пока минус первый, как максимум.

— Да, отдыхать нужно, так что давай о приятном, — слицемерила Ника несильно. Её работа для неё и так была приятнейшей вещью, так что признать её менее увлекательной по сравнению с чем-то, она могла лишь в угоду собеседнику.

— А что для тебя приятное? — ухватился наивно за закинутую удочку Тимур.

— А разве это может быть что-то особенное? По-моему, большинству людей приятно одно и то же. У нас у всех одинаковые рецепторы и одинаковые органы чувств… А-а! — не то крикнула, не то простонала Ника так, будто испытала внезапный и короткий оргазм. Тимур округлил глаза, поозиравшись вокруг так, будто это он всадил кому-то и был застигнут за этим делом.

— Что случилось?!

— Прости, я случайно пролила кипяток из чашки себе на ногу, — запыхтела Ника, словно приняв невообразимую позу.

— Что ты делаешь?

— Оттираю пятно с брюк, что же ещё? — учащенное дыхание сопроводилось ещё одним тихим стоном. Печали над порчей одежды, надо полагать. Баскаев задвигался в кресле. Эти странные звуки рисовали не деканат и офисную обстановку, а уютно-порочную затемненную спальню и влажную женщину, выходящую из душа. Перед глазами стояла даже не Ника, а относительно-абстрактный, как на картине Дали «Содомское самоудовлетворение невинной девы», образ эротического объекта. — А о чем ты подумал?