Нежный убийца - Марина Серова

Но когда через двадцать минут, едва не пополнив по дороге сводку дорожно-транспортных происшествий, Ветров выскочил из машины у своего дома, навстречу ему уже бежала заплаканная Яна… Алексей в это время отхаживал племянницу, лишившуюся чувств. Марина Ветрова умерла несколько минут назад.

— Таким образом, — подытожила я, — официальная причина смерти…

— Инфаркт. У нее остановилось сердце. Но Алексей не исключает, что причиной могла послужить передозировка какого-то сильного наркотика.

— Но как это возможно?! Ведь Марина Алексеевна весь день была под наблюдением двух медиков: брата и его невесты!

— То-то и ужасно, что не уберегли… Алексей намекнул, что тут может быть замешана подруга Марины, Ольга Зарецкая. Мол, она единственная, с кем Марина виделась в день смерти, и только она могла пронести в комнату жены какое-нибудь зелье. Но это же полная чушь! Я ему так и сказал. Я знаю Ольгу Петровну: это глубоко порядочная женщина. И с Мариной ее связывала самая сердечная дружба… Да ну нет, чушь! Только не она.

— А где сейчас эта Зарецкая?

— Улетела. В Ленинград, тем же вечером. Когда вышла на пенсию — она намного старше Марины, — уехала к сыну. Сейчас приезжала в Сольск дня на три — навестить родню и друзей. Мы говорили с ней по телефону. Торопилась вернуться в Ленинград, потому что должна была лечь там на операцию на сердце. Поэтому мы и не стали сообщать ей о похоронах: своих проблем у женщины хватает. Дочь сказала, она зашла к нам прямо перед автобусом на Тарасов.

Нет, пожалуй, подозревать Ольгу Петровну мы пока не будем. Ветров прав: чушь! Но ленинградский адресок этой дамы надо будет записать — на всякий случай.

— Но если и в самом деле причиной смерти вашей жены стало наркотическое отравление, то где она взяла наркотик? Должно же быть какое-то объяснение!

— Не знаю, Таня! — Ветров устало покачал головой. — По-моему, тут может быть одно мало-мальски разумное объяснение: Марина могла раздобыть эту отраву утром в Тарасове, до того как поднялась к вам. Правда, Яна уверяла, что у нее ничего не было, но она могла хорошо припрятать дозу. Я слышал, что наркоманы порой прибегают к самым изощренным способам… Наконец, у нее могли быть какие-то тайные каналы и в Сольске, ведь у Марины множество знакомых, учеников… Ах, черт возьми, что я такое говорю! Ведь я говорю о своей жене, своей Марине…

Потрясение на миг прорвало маску этого сильного человека, выплеснулось наружу… Но — только на миг. Тихо, но твердо он произнес: «Извините меня» — и опять сидел прямой, словно на военном совете, и спокойно смотрел мне в глаза, ожидая новых вопросов. А их у меня было еще предостаточно!

— Виктор Петрович, боюсь вам не понравится мой вопрос, но задать его я обязана. Нет ли у вас каких-либо подозрений, что ваши родственники сделали не все возможное для спасения вашей жены?

— Бог с вами, Таня! — со смущенной улыбкой перебил меня клиент. — Да на каком же основании я могу их в этом подозревать?! В медицине я профан, только первую помощь и могу оказать… Конечно, Алексей звезд с неба не хватал, но институт, слава богу, закончил прилично, да и практический опыт — почти пятнадцать лет… Насколько мне известно, с работой он в целом справлялся: и в Западной группе войск, куда попал по моей рекомендации, и потом, в Южной…

— Что значит — «в целом» справлялся? Стало быть, были частности?

— Частности? Да нет, вы так буквально все понимаете… Ничего серьезного. Ну, были трения с начальством. Считал, видите ли, что его «зажимают», не дают расти. Часто менял работу — после Венгрии, я имею в виду. Впрочем, я, признаюсь, не особенно вдавался в эти самые «частности»: это он Марине душу изливал, все на жизнь жаловался. Она знала, как я отношусь к Алексею и его фортелям, поэтому старалась не напрягать меня.

— Судя по всему, отношение ваше «не ахти»?

— Да уж, — Ветров усмехнулся, — пожалуй, насчет дружбы со своим свояком, или кто он мне там, я тогда у вас хватил лишку! Не думал, что придется нам с вами еще свидеться, вот и не хотелось выносить сор из избы. Поймите, я вовсе не хочу сказать, что я всегда бываю прав — нет, и я далеко не ангел! Но… В общем, надо знать Алешку Михайловского, чтобы понять меня. У него же вечно все кругом виноваты в его бедах — только не он сам! «Ты, — говорит Марине, — судьбу мне сломала, к дяде Марку вовремя не отпустила». Вы же знаете, наверное, что их дядя эмигрировал в свое время в Израиль?

— Слышала.

— Ну вот. Потом, когда обосновался, приглашал к себе и сестру с детьми, но они не поехали. Один Алешка рвался, но кто б его, сопляка, отпустил одного? И заявить такое сестре, которая его, обалдуя, вырастила… Считай, всю жизнь ему посвятила, человеком сделала! Мама-то их, Ангелина Михайловна, умерла, когда Алешке было двенадцать, а Марине — девятнадцать лет… Да за одно это я бы ему, будь моя воля, ноги из одного места выдернул! Но жена беззаветно любила своего братишку, и это всегда было для меня решающим обстоятельством. Впрочем, как бы я ни относился к Алексею, это не значит, конечно, что он мог сознательно причинить вред Марине. Абсолютно исключено! Во-первых, он тоже любил сестру — на свой манер, конечно. А во-вторых… Во-вторых, Алешка для этого слишком труслив, — безапелляционно закончил генерал, как сплеча рубанул.

— А дядюшкино наследство не могло сделать его смелее? Ведь Алексею там, кажется, перепала какая-то малость, а он считает себя достойным большего.

— Вы и это знаете… Нет, Татьяна. — В голосе Ветрова не было ни намека на сомнения. — Повторю вам еще раз: подозревая Алексея, вы идете по ложному следу. Я не слишком высокого мнения о его человеческих качествах, это верно, но всему есть предел. Он здесь ни при чем.

— Виктор Петрович, я пока никого не подозреваю. Просто собираю информацию.

— Что ж: информация ваша верна. Правда, я не сказал бы, что сто пятьдесят тысяч долларов — это «какая-то малость». Марк Михалыч посчитал, что этой суммы мужику с головой и руками вполне достаточно, чтобы раскрутить собственное дело. А старик знал в этом толк. Однако дядя говорил еще, что мужики в роду Михайловских выродились — и был, по-моему, абсолютно прав! И все-таки у Алешки не было причин желать Марининой смерти. Потому что на семейном совете мы, не раздумывая, решили удовлетворить все его притязания. Он просил передать ему в управление онкологическую клинику в Тель-Авиве и признать права законной наследницы за его еще не рожденной дочерью — наравне с нашей Ангелиной. А сам обязался переводить на счет сестры половину ежегодного дохода. Теперь, стало быть, его будет получать Ангелина.

— И ваша дочь согласилась на такое ущемление в правах? Ведь иначе она стала бы единственной наследницей всего состояния!

Клиент грустно улыбнулся.

— Мои милые женщины — жена и дочь — никогда не страдали меркантильностью. Геля и не подумала противиться: она же знала, что этого хочет мама, и это для нее было главное. А Марина надеялась, что капитал и свой бизнес все-таки образумят ее братца. Я хоть в это и не очень верил, но тоже имел свой интерес: признаюсь, просто хотел, чтобы Михайловский-младший уехал как можно дальше от нас и перестал наконец тянуть жилы из моей жены. Впрочем… Теперь я вижу, что с такой супругой, как Янина, он смог бы стать человеком и здесь, не то что в Израиле, при дядиных деньгах. Она просто умница. Жизнь ее баловала еще меньше, чем Алешку: рано осталась без родителей, сама пробивалась в люди — не на кого было даже опереться. Но самостоятельности и ответственности в ней куда больше.