Невидимый город - Моника Пиц

Тяжелая противопожарная дверь громогласно захлопнулась за ними. Внезапно звуки с верхних этажей исчезли. На оживленной улице, на площади Веннингера было утро, наверху десятки людей спешили через редакцию, однако в прохладном помещении под землей царила мертвая тишина. Только тиканье старомодного будильника гарантировало, что чувство времени не удастся полностью потерять. В этом путешествии в прошлое Лина и Бобби были сами по себе. Нерешительно вошли они в скудно освещенный вестибюль, где на метровом рабочем столе громоздились папки с документами, ящики и скоросшиватели. К большому сканеру медленно, как улитка, ползла фигура. Лина не верила своим глазам. Сходство между отцом и сыном было поразительным: та же долговязая фигура, те же спутанные кудри.

Как будто Йонаса поместили в машину времени, которая в одночасье состарила его на десятки лет. Жизнь, по-видимому, не имела ничего общего с Карлом Расмусом. Журналист был сутулым, лицо пронизано тревожными морщинами, а кожа казалась серой и прозрачной. Когда он в последний раз загорал под солнцем?

– Он выглядит по-другому, – прошептала Бобби.

Мужчина никак не показал, что заметил вторжение в его рабочее пространство. В белых перчатках и с почти религиозным почтением он осторожно поднимал фотографии из засохшей архивной коробки. С особой тщательностью, как будто имел дело с хрупким предметом, он рассматривал, упорядочивал и сканировал материал. Каждые несколько секунд его лицо озарялось демоническим светом, когда сканер проносился над объектом, который он считал достойным архивирования.

Бобби решилась на первый шаг. Она подошла к мрачной фигуре:

– Здравствуйте, господин Расмус. Это я. Бобби.

Никакой реакции.

– Роберта…

Молчание.

– Роберта Альберс. Мы с Йонасом дружили в детском саду. Вы фотографировали нас для газеты в День святого Николая, вырезка висит у нас в коридоре, – сказала она.

Расмус замахнулся и хлопнул ладонью по столу. Его кофейная чашка подскочила в воздух, ложка со звоном упала на пол. Бобби и Лина вздрогнули от испуга. Пинцетом Расмус подобрал мертвое насекомое, заблудшее в его подвал, и выбросил. Когда он наклонился за ложкой, его взгляд упал на двух девушек. Лучи света озарили его лицо. Он вынул из ушей беспроводные наушники. Из крошечных кнопок звучала классическая музыка. Неудивительно, что он их не слышал.

– Мы с Йонасом одноклассники… – снова начала Бобби. Расмус решительным движением руки отодвинул ее в сторону, чтобы поближе рассмотреть Лину. Он остановился и окинул ее тем пристальным взглядом, о котором Лина знала только от тетушек, дядей, дедушек и бабушек Бобби незадолго до того, как они разражались восторженным: «Ребенок, как ты вырос!» Расмус ничего не сказал. Его глаза мерцали темно-карим цветом, как у Йонаса. Карл Расмус казался ей воплощением темной стороны своего сына.

– Долго же тебя не было, – сказал он.

Его дыхание источало запах холодного сигаретного дыма, алкоголя и уныния. Лина невольно отпрянула.

Ее защитное движение не осталось незамечен- ным.

– У нас вчера было что праздновать, – извинился Расмус. Его внешность противоречила его словам.

– Если бы можно было повернуть время вспять, – вздохнул Расмус, выдержав многозначительную паузу. – Если бы я мог, я бы повторил каждую свою ошибку.

Он громко рассмеялся, пока не понял, что никого, кроме него, это не забавляет. Смущенно он поправил волосы и разгладил влажную от пота рубашку. Видимо, он отвык от посещений.

– Раньше редакторы спускались сюда за историческими знаниями, – пояснил он свое положение. – Новое поколение писарей гуглят свои истории и считают, что это журналистика. Они просто все рассылают. В Twitter, Instagram, Facebook, Snapchat, Youtube. Но как настоящий журналист вы должны слушать. И наблюдать.

– Нам нужна информация о конкретном дне, – вмешалась Лина.

Расмус хрипло рассмеялся, нехотя сделал глоток из серебряной фляжки и посмотрел на Лину. Его пронзительный взгляд был направлен на нее. Лине стало неуютно.

– У тебя такие любопытные, настороженные глаза. Я еще тогда обратил на них внимание, – сказал он. – Есть люди, которые задают вопросы, а есть те, кто разбалтывают ответы. По глазам можно прочесть, к какой категории кто принадлежит. Я знал, что ты в конце концов придешь.

Лина бросила на подругу обеспокоенный взгляд. Бобби, как и было условлено ранее, вытащила из кармана телефон и ради безопасности сообщила матери свое местонахождение.

– Кто знает, с чем мы столкнемся, – опасаясь, говорила ее подруга. – Если что-то пойдет не так, они, хотя бы, будут знать, где нас искать.

Краем глаза Лина наблюдала, как Бобби что-то отчаянно печатает в телефоне. Отправка сообщения, видимо, зависла. Те, кто считал, что отсутствие сотового телефона способствует внутреннему спокойствию, никогда не посещали подпольный архив. Расмус сменил положение так, что его лицо оказалось совсем близко к ее.

– Я прочитал это в твоих глазах, – сказал он. – Ты не плакала. Ты сидела у меня на руках и вопросительно смотрела на меня.

Он держал ее на руках? Когда? Почему? О чем он говорил? Не был ли он безумен? Расмус развернулся на пятках, подошел к одной из полок и, ухватившись за ручной маховик у изголовья, привел его в движение.

– Когда-нибудь они все придут. Когда-нибудь они поймут, что за сокровища здесь хранятся. Они думают, что я занимаюсь саморазрушением. На самом деле я работаю над будущим. Я знаю, где прячутся истории.

Изящно скользнув влево по идеально смазанным рельсам, стеллаж открыл вид на длинный коридор. Лина и Бобби с любопытством заглянули за угол. Бок о бок, в сплошном сером цвете, выстроились сотни полок с картонными, аккуратно помеченными датами папками. Лина уже собиралась пойти за ним, когда Расмус повернулся к ней.

– Вы обе, больше ни шагу, – приказал он.

– Ну? – спросил знакомый голос. – Идет сигнал из редакции газеты?

Данте едва не рухнул в обморок. Только не снова Коко.

– Обмениваемся раз в день, – напомнила она. – Раз в день уже сейчас. – Они разошлись всего несколько часов назад.

Данте расположился на скамейке на площади Веннингера, с которой ему удобнее было следить за главным входом «Утра». У него вырвался стон. Его так называемая помощница обладала скоростью бумеранга и цепкостью плодов репейника.

– Инес ни о чем не догадывается, – сообщила Коко. – Она мало интересуется тобой и еще меньше мной. Я сказала, что плохо себя чувствую: живот. Ей было все равно.

Данте искал на ее лице признаки лжи. Мог ли он доверять ей? Подруга казалась такой же, как всегда: голодной до фактов, нетерпеливой и непоседливой.