Семиевие - Нил Стивенсон

Но теперь эта проблема решилась. Все всё знали.

Кларенс завершил свою речь духоподъемным описанием того, как юноши и девушки, вознесшиеся в убежище Облачного Ковчега, создадут в космосе новую цивилизацию, населенную генетическими наследниками всего человечества. В космос также отправят замороженную сперму, яйцеклетки и эмбрионы, так что даже те, кто останется, чтобы умереть на поверхности Земли, смогут надеяться, что их выросшие в орбитальных колониях потомки будут иметь возможность пообщаться с ушедшими предками посредством оцифрованных писем, фото и видео. С точки зрения Дюба эта часть беседы была своего рода довеском, чтобы оставить людям лучик надежды. Однако он понимал и то, что в некотором смысле это было самое важное из всего, сказанного за сегодня ораторами. Остальные ошеломляюще мрачные новости были слишком ужасны. Тележурналистам, освещающим событие, взяв с них подписку о неразглашении, рассказали обо всем еще вчера, чтобы дать им время совладать с чувствами и не расклеиться в прямом эфире. Объявление должно было закончиться соломинкой, за которую люди смогут ухватиться. Речь смертельно больного доброго старичка-профессора из Кембриджа, напевом напоминающая стихи из Библии короля Иакова – о новом мире в небесах, населенном потомками, которые будут чтить оставшиеся от мертвых предков гифки и джепеги – была единственным подобием светлого пятна из всего, что они могли сегодня предложить слушателям. Профессор не имел права подвести – и он справился. Дюбу и другим ученым, которые наряду с военными, политическими и деловыми лидерами всего мира отвечали теперь за Облачный Ковчег, оставалось лишь последовать его примеру.

Ученица Кларенса Мойра Крю и Мэри Булински взяли его под руки и свели по ступенькам туда, где собралась для вопросов кучка ошеломленных журналистов. Однако в основном на площадке царила сейчас мертвая тишина. Ничто не напоминало обычную пресс-конференционную суматоху. Почти все телеканалы прекратили прямой репортаж и переключились на студию.

Дюб поднял взгляд на окно. Амелия закинула за ухо непослушную прядь волос и отошла от стекла. На негнущихся от холода ногах Дюб заковылял к гостинице. Из головы у него не выходили замороженные сперматозоиды и яйцеклетки. Как долго они продержатся? Известно, что в обычных условиях из размороженных через двадцать лет клеток получаются нормальные здоровые дети. Однако космические лучи существенно осложняют дело. Одна частица, пройдя через человеческое тело, может повредить несколько клеток – однако и запасных клеток в теле сколько угодно. Пройдя через единственный сперматозоид или яйцеклетку, частица их уничтожит.

В конечном итоге все сводилось к тому, что любой мужчина на Земле может эякулировать в пробирку, каждая женщина может стать донором яйцеклеток, хотя процедура эта существенно сложнее, эмбрионы можно собирать и замораживать миллионами – но все это ничего не будет значить в отсутствие здоровых молодых женщин, готовых принять их в свое чрево и вынашивать там в течение девяти месяцев. Следующее поколение, если называть вещи своими именами, готовых к использованию маток будет готово лет через четырнадцать-пятнадцать. Следующее за ним – через тридцать. К тому моменту срок годности большинства биологических образцов, с которыми население Земли сейчас связывало свои надежды, уже пройдет.

Население Облачного Ковчега в основном должно будет состоять из женщин.

Помимо производства детей для этого имелись и другие причины. Исследования долговременного влияния космических полетов на организм показывали, что женщины переносят их лучше мужчин. В среднем они ниже ростом, им требуется меньше места, пищи и воздуха. Социология также склонялась к мнению, что женщины лучше выдерживают длительное совместное пребывание в тесноте. Оно было небесспорным, поскольку сразу же возникали скользкие вопросы – в природе тут дело или в воспитании, является гендерная идентичность генетически обусловленной или навязывается социумом. Но если вы согласны, что дарвиновский естественный отбор запрограммировал мальчиков носиться по открытым пространствам и швырять копья в диких зверей, – с чем ни один вырастивший сына родитель спорить не станет, – то вам нелегко представить их запертыми на всю жизнь в тесной жестянке.

Для юношей система лагерей, где отобранная в Жребии молодежь будет проходить тренировки и дальнейший конкурс, окажется ловушкой. Многие попадут туда, но мало кто оттуда выйдет. Если не считать отдельных счастливчиков.

Последние несколько минут Дюб продвигался к гостинице все медленней и медленней – его грызло смутное чувство, что он должен делать что-то другое.

Беседовать с журналистами. Да, именно это. В обычное время операторы с камерами сами за ним гонялись. А он, в свою очередь, норовил поскорей улизнуть. Но не сегодня. Сегодня он был готов встать перед камерой и говорить, быть Доком Дюбуа для миллиардов обитателей телевизионной страны. Но он никому не был нужен. Комментаторы из множества стран, вдохновенно глядя в телесуфлеры, зачитывали заготовленный текст. Птицы не столь высокого полета – техноблогеры и внештатные обозреватели – строчили свои репортажи. В углу парковки Дюб приметил знакомого по имени Тависток Прауз. Тот установил планшет на треногу, направил на себя камеру и, нацепив беспроводной микрофон, наговаривал запись в видеоблоге, скорее всего – для сайта журнала «Тюринг», с которым сотрудничал уже много лет. Сам Дюб знал его лет двадцать. Выглядел Тав ужасно. Его положения и заслуг недоставало для заблаговременного допуска к тайне, и он только что обо всем узнал. Вчера вечером Дюб несколько раз стучался к нему в Фейсбуке и Твиттере, пытаясь хоть как-то предупредить старого приятеля, чтобы новости не застали его совсем уж врасплох, но Тав не отвечал.

Для импровизированного интервью Таву время было совсем неподходящее, и Дюб сделал вид, будто не заметил его. У входа в гостиницу он взмахнул удостоверением перед агентами спецслужб, что было скорее жестом вежливости – агенты его знали и уже распахнули перед ним дверь.

Он прошел мимо лифтов и поднялся по лестнице, чтобы хоть как-то разогнать кровь. Амелия оставила дверь открытой. Дюб повесил на ручку табличку «не беспокоить», защелкнул за собой замок и рухнул в кресло. Амелия осталась у окна – сейчас она сидела с ногами, откинувшись назад, на широком деревенском подоконнике. Солнце было с другой стороны гостиницы, но яркое сияние небес все равно освещало ее лицо, подчеркивая первые морщинки под глазами и у губ. Она была американкой гондурасского происхождения во втором поколении с причудливой смесью афро-индейско-испанской крови, большеглазая, кудрявая, постоянно настороже, словно птичка – но при этом от природы позитивна, как и положено учительнице. В данных обстоятельствах это было к лучшему.

– Вот и все, – сказала она. – У тебя, наверное, гора с плеч свалилась.

– В ближайшие два дня у меня десять интервью, – ответил он, – буду раз за разом отвечать на «как» и «почему». Но ты права. Это куда легче, чем сообщать людям дурные новости.

– Просто математика, – кивнула она.

– Да, просто математика.

– А что потом? – спросила она.

– Потом – в смысле «после этих двух дней»?