Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах - Валентин Рунов

Но Духонин не отказался от плана включения донского казачества в борьбу с большевиками. 30 октября он вновь обратился к Каледину с телеграммой. «Моя просьба была вызвана очень тяжелым положением небольшого отряда верных правительству войск, – писал он. – Отряду этому удалось кровопролитными боями очистить от большевиков Кремль и центр города, но… в уличной напряженной борьбе силы верных правительству частей тают. С фронтов направлены части и подготавливаются подкрепления, но невероятное торможение движения по железным дорогам и местные вспышки большевистских выступлений парализуют своевременное прибытие на помощь Москве наших сил… Помощь ваша необходима до крайности, иначе Москва перейдет во власть большевиков и пьяной черни».

Этот крик о помощи Каледин воспринял уже со всей серьезностью. На следующий день, 31 октября, он отдал начальнику 7-й Донской дивизии приказ о выступлении в поход. В приказе коротко обрисовывалась обстановка в стране и говорилось, что «начальник штаба Верховного главнокомандующего просит содействия Донского войска в подавлении большевистского мятежа». «В таких чрезвычайных обстоятельствах, – указывал атаман, – Войсковое правительство решило для спасения гибнущей родины перейти к активной борьбе с большевиками вне пределов Донской области и первой задачей ставит овладение Воронежем и восстановление в нем порядка для открытия прямого движения с Москвой и по Волге. Задачу овладения Воронежем поручаю вам». Однако в последний момент поход на Воронеж был отменен. Причиной тому стали вести о срыве наступления Краснова на Петроград и исчезновении Керенского. А вечером того же дня было получено известие о поражении антибольшевистского выступления юнкеров в Москве. Первый раунд был проигран, но борьба только началась…

В результате исчезновения Керенского Духонин неожиданно для самого себя выдвинулся на первую роль в армии. В соответствии с Положением о полевом управлении войсками в подобной ситуации Верховное командование автоматически переходило к начальнику штаба Ставки. Николай Николаевич даже несколько растерялся от свалившейся на него ответственности, но нашлись люди, которые поддержали его в столь трудное время.

1 ноября Духонин получил послание от Корнилова из Быхова. «Вас судьба поставила в такое положение, что от Вас зависит изменить ход событий, принявших гибельное для страны и армии направление, – писал Лавр Георгиевич. – Для Вас наступает минута, когда люди должны или дерзать, или уходить, иначе на них ляжет ответственность за гибель страны и позор за окончательный развал армии… Положение тяжелое, но не безвыходное. Но оно станет таковым, если Вы допустите, что Ставка будет захвачена большевиками, или же добровольно признаете их власть… Предвидя дальнейший ход событий, я думаю, что Вам необходимо безотлагательно принять такие меры, которые, прочно обеспечивая Ставку, создали бы благоприятную обстановку для организации дальнейшей борьбы с надвигающейся анархией».

На следующий день, 2 ноября, Духонин объявил приказом по войскам о своем вступлении в должность Верховного главнокомандующего. В своем первом приказе он писал: «В настоящее время между различными политическими партиями происходят переговоры для формирования нового Временного правительства… В ожидании разрешения кризиса призываю войска фронта спокойно исполнять на позициях свой долг перед Родиной, дабы не дать противнику возможности воспользоваться смутой, разразившейся внутри страны, и еще более углубиться в пределы родной земли».

Николай Николаевич понимал, что главную опасность для страны следует ожидать не столько со стороны фронта, сколько с тыла. Он считал себя обязанным поддержать Временное правительство, как единственный законный орган государственной власти. Для этого требовалось, прежде всего, прекратить беспорядки (так характеризовались революционные выступления) в Петрограде.

3 ноября Духонин приказал командующему армиями Северного фронта В. А. Черемисову сосредоточить в районе Луги части 3-й Финляндской дивизии и 17 армейского корпуса для последующей их переброски в Петроград. Однако Черемисов проявил свойственную ему осторожность. Прежде чем выполнить приказ Верховного, он запросил по телеграфу начальника псковского гарнизона генерала Триковского о возможности движения эшелонов через Псков на север. Ему ответили, что псковский «гарнизон стоит на непримиримой позиции по вопросу передвижения эшелонов севернее линии станции Псков, усматривая в том развитие контрреволюции… Дальнейшие передвижения, хотя бы только в ближайшие дни, поведут к тяжелым последствиям… В настоящее время даже чисто стратегическое передвижение в районе Петрограда и его окрестностей невозможно».

Черемисов связался с Духониным по прямому проводу и начал просить, чтобы тот не настаивал на продолжении перевозок и разрешил вернуть все части из района Луги обратно. Верховный не соглашался. Он посоветовал генералу для успокоения революционных комитетов объяснить им, что войска сосредотачиваются в районе Луги якобы для того, чтобы создать там новую оборонительную линию для прикрытия северо-западного района от латышей, которые вступили в сговор с немцами и могут открыть фронт.

Данный аргумент Черемисов нашел недостаточно убедительным. Не желая рисковать, он вступил в переговоры с руководителями революционного комитета фронта и изложил им требования Главкома. После этого он сообщил Духонину, что добился согласия ревкома на пропуск эшелонов в район Луги на условии, «если Ставкой будет категорически подтверждено 3-й Финляндской дивизии, что она идет не для гражданской войны, а для отдыха в районе Луги в качестве резерва. То же относится и к 35-й дивизии».

Н. Н. Духонин не пошел на обман, понимая его вред в последующем. 5 ноября он приказал Черемисову временно отказаться от выдвижения войск в район Луги и сосредоточить указанные соединения в районе Пскова.

Попытки Главкома сосредоточить войска вблизи Петрограда не остались незамеченными в Смольном. Советское правительство решило, что настало время подчинить себе высшее военное руководство, а следовательно, и все войска действующей армии и флота. Без «обуздания» Духонина достичь этого было практически невозможно.

4 ноября в Ставку пришла телеграмма из Петрограда, в которой указывалось, что единственной законной властью, перед которой несет ответственность Верховный главнокомандующий, является Совет Народных Комиссаров. Телеграмма требовала, «ограничившись вопросами по военной обороне, приостановить все продвижение войск внутри страны, непосредственно не связанное со стратегическими соображениями», и не производить никаких перебросок войск без санкции на то народных комиссаров.

Николай Николаевич постарался успокоить Смольный сообщением, что в настоящее время производятся только оперативные перевозки. Но скрыть реальное положение дел было невозможно. 5 ноября народный комиссар по военным делам Н. В. Крыленко потребовал от Духонина немедленно приостановить сосредоточение войск в районе Луги, не санкционированное новым правительством. «Не могу не указать, – предупреждал он главковерха, – что непризнание Вами органов созданной Советской власти и непринятие мер к остановке эшелонов возложит на Вас ответственность за печальные возможные результаты». Это была уже угроза личной ответственности Духонина за антибольшевистскую деятельность. Но осуществить ее, не дискредитировав предварительно генерала перед солдатскими массами, было сложно. Поэтому большевики предприняли очередной провокационный шаг, призванный ослабить власть Верховного главнокомандующего в войсках.