Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Он. Розалинда, я так хочу вас поцеловать.

Она. Я тоже.

Поцелуй – долгий, на совесть.

Он (переводя дух). Ну как, удовлетворили свое любопытство?

Она. А вы?

Он. Нет, оно только-только проснулось. (Видно, что он не лжет.)

Она (мечтательно). Я целовалась с десятками мужчин. Впереди скорее всего еще десятки.

Он (рассеянно). Да, это вы могли.

Она. Почти всем нравится со мной целоваться.

Он (спохватившись). Господи, а как же иначе! Поцелуйте меня еще, Розалинда!

Она. Нет, мое любопытство обычно удовлетворяется с первого раза.

Он (обескуражен). Это правило?

Она. Я создаю правила для каждого случая.

Он. У нас с вами есть кое-что общее – только я, конечно, намного старше и опытнее.

Она. Вам сколько лет?

Он. Скоро двадцать три. А вам?

Она. Девятнадцать – только что исполнилось.

Он. Вы, надо полагать, продукт какой-нибудь фешенебельной школы?

Она. Нет, я, можно сказать, сырой материал. Из Спенса меня исключили, за что – не помню.

Он. А вообще вы какая?

Она. Ну – яркая, эгоистка, возбудима, люблю поклонение…

Он (перебивая). Я не хочу в вас влюбиться.

Она (вздернув брови). А вас никто и не просил.

Он (невозмутимо продолжает). …но, вероятно, влюблюсь. У вас чудесный рот.

Она. Чш! Ради бога, не влюбляйтесь в мой рот. Волосы, плечи, туфли – что угодно, только не рот. Все влюбляются в мой рот.

Он. Неудивительно, он очень красивый.

Она. Слишком маленький.

Он. Разве? По-моему, нет.

Снова целует ее, так же на совесть.

Она (слегка взволнованная). Скажите что-нибудь милое.

Он (испуганно). О господи!

Она (отодвигаясь). Ну и не надо – если это так трудно.

Он. Начнем притворяться? Уже?

Она. У нас для времени не такие мерки, как у других.

Он. Вот видите – уже появились «другие».

Она. Давайте притворяться.

Он. Нет, не могу – это сантименты.

Она. А вы не сентиментальны?

Он. Нет. Я – романтик. Человек сентиментальный воображает, что любовь может длиться, – романтик вопреки всему надеется, что конец близко. Сентиментальность – это эмоции.

Она. А вы не эмоциональны? (Опустив веки.) Вам, вероятно, кажется, что вы до этого не снисходите?

Он. Нет, я… Розалинда, Розалинда, не надо спорить. Поцелуйте меня.

Она (на этот раз совсем холодно). Нет – не чувствую такого желания.

Он (откровенно уязвленный). Но минуту назад вам хотелось меня целовать.

Она. А сейчас не хочется.

Он. Мне лучше уйти.

Она. Пожалуй.

Он направляется к двери.

Ах да!

Он оборачивается.

(Смеясь.) Очко. Счет – сто – ноль в пользу нашей команды.

Он делает шаг назад.

(Быстро.) Дождь, игра отменяется.

Он уходит. Она спокойно идет к шифоньерке, достает портсигар и прячет в боковом ящике письменного столика. Входит ее мать с блокнотом в руке.

Миссис Коннедж. Хорошо, что ты здесь. Я хотела поговорить с тобой, прежде чем мы сойдем вниз.

Розалинда. Боже мой! Ты меня пугаешь.

Миссис Коннедж. Розалинда, ты в последнее время обходишься нам недешево.

Розалинда (смиренно). Да.

Миссис Коннедж. И тебе известно, что состояние твоего отца не то, что было раньше.

Розалинда (с гримаской). Очень тебя прошу, не говори о деньгах.

Миссис Коннедж. А без них шагу ступить нельзя. В этом доме мы доживаем последний год – и, если так пойдет дальше, у Сесилии не будет тех возможностей, какие были у тебя.

Розалинда (нетерпеливо). Ну, так что ты хотела сказать?

Миссис Коннедж. Будь добра прислушаться к нескольким моим пожеланиям, которые я тут записала в блокноте. Во-первых, не прячься по углам с молодыми людьми. Допускаю, что иногда это удобно, но сегодня я хочу, чтобы ты была в бальной зале, где я в любую минуту могу тебя найти. Я хочу познакомить тебя с несколькими гостями, и мне не улыбается разыскивать тебя за кустами в зимнем саду, когда ты болтаешь глупости – или выслушиваешь их.

Розалинда (язвительно). Да, «выслушиваешь» – это вернее.

Миссис Коннедж. А во‐вторых, не трать столько времени попусту со студентами – мальчиками по девятнадцать-двадцать лет. Почему не побывать на университетском балу или на футбольном матче, против этого я не возражаю, но ты, вместо того чтобы ездить в гости в хорошие дома, закусываешь в дешевых кафе с первыми встречными…

Розалинда (утверждая собственный кодекс, по-своему не менее возвышенный, чем у матери). Мама, сейчас все так делают, нельзя же равняться на девяностые годы.

Миссис Коннедж (не слушая). Есть несколько друзей твоего отца, холостых, с которыми я хочу тебя сегодня познакомить, люди еще не старые.

Розалинда (умудренно кивает). Лет на сорок пять?

Миссис Коннедж (резко). Ну и что ж?

Розалинда. Да нет, ничего, они знают жизнь и напускают на себя такой обворожительно усталый вид. (Качает головой.) И притом непременно желают танцевать.

Миссис Коннедж. С мистером Блейном я еще незнакома, но едва ли он тебя заинтересует. Судя по рассказам, он не умеет наживать деньги.

Розалинда. Мама, я никогда не думаю о деньгах.

Миссис Коннедж. Тебе некогда о них думать, ты их только тратишь.

Розалинда (вздыхает). Да, когда-нибудь я скорее всего выйду замуж за целый мешок с деньгами – просто от скуки.

Миссис Коннедж (заглянув в блокнот). Я получила телеграмму из Хартфорда. Досон Райдер сегодня будет в Нью-Йорке. Вот это приятный молодой человек, и денег куры не клюют. Мне кажется, что раз Хауорд Гиллеспи тебе надоел, ты могла бы обойтись с мистером Райдером поласковее. Он за месяц уже третий раз сюда приезжает.

Розалинда. Откуда ты знаешь, что Хауорд Гиллеспи мне надоел?

Миссис Коннедж. У бедного мальчика теперь всегда такие грустные глаза.

Розалинда. Это был один из моих романтических флиртов довоенного типа. Они всегда кончаются ничем.

Миссис Коннедж (она свое сказала). Как бы то ни было, сегодня мы хотим тобой гордиться.

Розалинда. Разве я, по-вашему, не красива?

Миссис Коннедж. Это ты и сама знаешь.

Снизу доносится стон настраиваемой скрипки, рокот барабана. Миссис Коннедж быстро поворачивается к двери.

Пошли!

Розалинда. Иди, я сейчас.

Мать уходит. Розалинда, подойдя к зеркалу, с одобрением себя рассматривает. Целует свою руку и прикасается ею к отражению своего рта в зеркале. Потом гасит лампы и выходит из комнаты. Тишина. Аккорды рояля, приглушенный стук барабана, шуршание нового шелка – все эти звуки, слившись воедино на лестнице, проникают сюда через приоткрытую дверь. В освещенном коридоре мелькают фигуры в манто. Внизу кто-то засмеялся, кто-то подхватил, смех стал общим. Потом кто-то входит в комнату, включает свет. Это Сесилия. Подходит к шифоньерке, заглядывает в