Всего одно злое дело - Элизабет Джордж

Томас еще раз попытался вспомнить все свои встречи с этим человеком. Он понимал, что у Лоренцо была масса возможностей подмешать бактерию в еду Анжелины, – в конце концов, он заботился о ней на протяжении всей беременности. Просто Линли никак не мог понять, откуда Мура мог раздобыть саму бактерию… до тех пор, пока инспектор не вспомнил мужчину, которого видел в свой первый приезд на фатторию. Что же он тогда увидел? Толстый конверт, который неизвестный человек передал Лоренцо Муре. А что сказал Лоренцо? Сказал, что это плата за осленка, которого он вырастил на фаттории.

Но что, если мужчина принес не деньги, а что-то другое? Необходимо проработать все версии. Линли взял телефон и позвонил Сальваторе Ло Бьянко.

У него было много информации: он начал с рассказа Сент-Джеймса о визите в лабораторию Таймуллы Ажара, а закончил таинственным мужчиной, который передал Лоренцо какой-то конверт на фаттории ди Санта Зита.

– Мура сказал, что это были деньги за одного из его ослят. Тогда я не обратил на это никакого внимания, но теперь, когда в лаборатории Ажара не обнаружилось E. coli…

– Ее сейчас не обнаружили, – ответил Сальваторе. – Но сейчас она ему больше не нужна, не правда ли, Ispettore?

– Я понимаю, к чему вы ведете. Он должен был избавиться от всех следов в лаборатории – если действительно было от чего избавляться, – когда вернулся в Лондон после того, как Анжелина проглотила бактерию. Но ведь надо подумать вот о чем, Сальваторе: вдруг бактерия предназначалась не Анжелине?

– А кому тогда? – спросил Ло Бьянко.

– Может быть, самому Ажару?

– А как он мог проглотить кишечную палочку?

– Ну, если Мура дал ему что-то…

– Чего он не давал больше никому? И как это все выглядело, друг мой? «Съешьте этот блинчик, синьор, вы выглядите голодным»? Или «попробуйте этот специальный томатный соус с вашей пастой»? А как Мура смог заполучить E. coli? Но даже если он ее как-то заполучил, то как бы смог отравить профессора, не заразив больше никого?

– Думаю, что нам надо найти мужчину с ослами, – сказал Линли.

– Который что делает? Варит кишечную палочку у себя в ванне? Заметил, как она шевелится в коровьем навозе? Друг мой, вы пытаетесь подогнать то, что видели, под ваш вариант произошедшего. Вы забываете про Берлин.

– А при чем здесь Берлин?

– А та конференция, на которой был наш профессор. Что могло помешать кому-то передать ему немного бактерий на этой конференции?

– Но конференция была в апреле. Женщина умерла гораздо позже.

– Si, но у него есть лаборатория. Там он ее и хранит… в тех условиях, в которых надо: теплую, горячую, кипящую, замороженную… я не знаю. Он приклеивает на нее какой-то ярлык. Но вы сами сказали, что он руководитель этой лаборатории, поэтому мало кто решится дотронуться до чего-то, что надписано самим профессором. А когда приходит время действовать, он берет ее с собой в Италию.

– Но это предполагает, что Ажар знал все с самого начала: что Хадия будет похищена, что Анжелина примчится в Лондон, разыскивая ее, что сам он поедет в Италию… Если бы он ошибся хоть в какой-то мелочи – особенно это касается действий остальных участников, – то весь план развалился бы.

– Что и произошло, разве не так?

Линли должен был согласиться: в том, что говорит итальянец, имелось рациональное зерно. Он спросил Сальваторе, что тот собирается предпринять, хотя подозревал, что сам знает ответ.

– Я встречусь с нашим другом профессором. А пока заставлю своих сотрудников проверить всех и каждого, кто был на конференции в Берлине в апреле.

Сальваторе решил не приглашать Таймуллу Ажара в questura. Он знал, что об этом сразу же станет известно Пьеро Фануччи. И хотя общаться с лондонским профессором ему не запрещали, старший инспектор не хотел, чтобы кто-то знал о его действиях до тех пор, пока он не соберет побольше информации. Поручив Оттавии и Джорджио проверить участников Берлинской конференции, Ло Бьянко направился в anfiteatro. По дороге он позвонил пакистанцу и на своем ломаном английском сказал ему, чтобы тот пригласил avvocato.

Они уже ждали его в столовой пансионата, когда он приехал. Сальваторе поинтересовался, где девочка. Она что, вернулась в Скуола Данте Алигьери?

Нет, был ответ. Ажар ожидал, что недоразумение, которое заставило Ло Бьянко забрать его паспорт, скоро разрешится. А когда это произойдет, они немедленно уедут. Опять посылать ее в школу?.. Не самая лучшая идея, принимая во внимание, что они скоро уедут из Италии.

На этом этапе Сальваторе предложил две вещи. Первое – надо организовать, чтобы за девочкой следили и ухаживали. Второе – профессор должен внимательно взглянуть на то, что он сейчас ему покажет.

Старший инспектор передал профессору и его avvocato копию открытки из виллы Ривелли. Сальваторе внимательно следил за Ажаром, когда тот стал читать. Его лицо ничего не выражало. Он перевернул бумагу, чтобы посмотреть, не написано ли что-нибудь на обороте, и Сальваторе понял, что пакистанец тянет время, чтобы придумать правдоподобное объяснение.

– Итак, Dottore? – спросил инспектор и приготовился слушать перевод того, что скажет ему лондонец.

Альдо Греко задвигался на стуле, состроил гримасу, громко пукнул, извинился и взял документ, чтобы изучить его. Прочитал и возвратил бумагу Ажару. Прежде чем тот начал отвечать, Греко спросил у Сальваторе, что это за документ и как тот его получил.

Ло Бьянко не собирался ничего скрывать. Это копия поздравительной открытки, объяснил он. Ее нашли там, где Хадию Упман прятали после похищения.

– Саму открытку или ее копию? – переспросил Греко.

Конечно, саму открытку, ответил ему инспектор, и она до сих пор находится у carabinieri, которых мать-настоятельница вызвала на виллу Ривелли. Когда придет время, оригинал будет приобщен к другим уликам.

– Вы ее узнаете, Dottore? Мне кажется, что она написана вашим почерком.

Альдо Греко немедленно вмешался:

– А что, это подтвердил эксперт-почерковед, Ispettore? Сами вы таковым не являетесь.

Сальваторе разъяснил, что certo, если понадобится, полиция привлечет к расследованию эксперта. Сам он хотел бы только получить подтверждение происхождения этой открытки.

– Con permesso[341], – закончил Сальваторе. Кивком головы он показал лондонскому профессору, что будет счастлив услышать его ответ, если, конечно, его avvocato считает такую просьбу законной.

– Вы можете говорить, Professore, – сказал синьор Греко Ажару.

Тот сказал, что не узнает ни открытку, ни того, что на ней написано. Что касается почерка… Он похож на его собственный, но профессионал может легко подделать любой почерк.