Дом правительства. Сага о русской революции - Юрий Слезкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они взяли. Разговорились с нею. Она рассказала:
– Сюда прислали эшелоны с раскулаченными, а они все вымирают, так как есть нечего. Вон в той хибаре, видите отсюда? Отец и мать умерли, осталось трое маленьких детей. Младший, двух лет, вскоре тоже умер. Старший мальчик взял нож и стал отрезать, и есть, и давать сестре, так они его и съели.
Когда Миронов проснулся, Агнесса – «думая поразить» – рассказала ему о том, что слышала. Он сказал, что знает об этом и что недавно видел дом, набитый трупами. «Он очень тогда переживал, я видела. Но он уже старался не задумываться, отмахнуться. Он всегда считал, что все правильно, очень был предан»[923].
Несколькими днями или неделями ранее, 7 октября 1931 года, Миронов написал следующую записку:
По имеющимся сведениям, среди спецпереселенцев, размещающихся на хуторах совхоза Новлубтреста № 1 Чиликского района, по причине отсутствия жилпомещения, недостаточного медобслуживания и плохого питания – в большой степени распространены заразные болезни, как-то: тиф, дизентерия и т. п. Больные тифом не изолированы и находятся в общих бараках. На этой почве имеют место побеги и большая смертность со стороны спецпереселенцев[924].
Самым северным пунктом инспекционного маршрута Миронова был Петропавловск, который «еще с царских времен был городом». Агнесса обрадовалась возможности отвлечься.
К Мироше тотчас, как мы приехали, пришел начальник ОГПУ Петропавловска. Сережа инспектировал работу этих начальников, но он не строил из себя грозного ревизора, наоборот.
– Завтра мы начнем работать, – сказал он дружески, – а сегодня приходите к нам с женой на обед, у нас будет жареный поросенок.
Они пришли. Жена его Аня – хорошенькая, но толстая! И еще платье. Ну разве можно толстым такое носить? Юбка плиссе – это же толстит! Она все оправдывалась, помню: «Это потому я растолстела, что мы были в Средней Азии, там летом очень жарко, я все пила воду».
Стол в салоне был накрыт хоть и по-казенному, но роскошно. И вот повар тащит на блюде жареного поросенка, нарезанного ломтями, в соусе. Проходит мимо нас, вероятно, опасался задеть пышную прическу Ани, наклонил блюдо, а соус как плеснет ей прямо на платье! Она вскочила, закричала:
– Что за безобразие!!! – и давай ругаться.
Повар так и замер, лица на нем нет – что ему теперь будет?!
Я пыталась ее утихомирить, советовала соли насыпать на платье, но вся радость обеда была уже испорчена. Мироша ей:
– Неужели какое-то платье помешает вам отведать такого поросенка?
Муж брови нахмурил: перестань, мол! Но она не унимается. Так и прошел весь обед.
На другой день они нас пригласили. Там-то был пир, так пир! Много всяких прислужников, слуг, каких-то подхалимов, холуев. Подавали всякие свежие фрукты, подумайте, даже апельсины. Ну уж про мороженое всяких сортов и виноград – и говорить нечего![925]
Одиннадцатого января, видимо по дороге домой в Алма-Ату, Миронов написал отчет о положении в Павлодарском районе.
За последнее время по данным нашего Павлодарского районного аппарата вскрыто 30 хлебных ям. Усилилось скотокрадство и массовый убой скота.
В ходе хлебозаготовок широко применяются методы голого администрирования. Уполномоченные по хлебозаготовкам в аулах дали установку партьячейкам и сельским и аульным советам такого содержания: «по хлебозаготовкам изъять весь хлеб, применять все меры кроме рукоприкладства», вследствие чего отмечается бегство колхозников.
Уполномоченный районного комитета ВКП(б) в ауле № 1 Матвеенко произвел повальные обыски у семей высланных баев за пределы района, изъял у них весь продовольственный хлеб, вследствие чего на почве голода отмечено 40 случаев смертности, в большинстве детей, остальные для питания употребляют в пищу кошек, собак и другую падаль[926].
Нумерованные аулы создавались для «осевших» кочевников. В длинной «краткой записке», отправленной через четыре дня после павлодарской, Миронов жаловался на «бесплановость, медлительность и преступное отношение к расходованию денежных ассигнований» в ходе седентаризации. Некоторые поселки, писал он, находятся далеко от пастбищ, не имеют доступа к воде, построены на песке, рушатся от дождей и организованы по родовому признаку. Чиновники, виновные в перегибах, – либо «великодержавные шовинисты», которые думают, что казахи не готовы к оседлой жизни, либо казахские националисты, которые думают так же, как великодержавные националисты. И те и другие демонстрируют злой умысел, обвиняя партию в «голоде и нищете»[927].
К весне «продзатруднения», согласно записке Миронова от 4 августа, приняли «крайне острые формы». В Атбассарском районе «на почве голода наблюдаются массовые случаи опухания и смерти. С 1 апреля по 25 июля зарегистрировано 111 случаев смертей, из них в июле месяце 43. За это время отмечено 5 случаев людоедства. На почве этого наблюдается распространение провокационных слухов»[928].
В октябре 1932 года писатель и журналист Габит Мусрепов побывал в Тургайском районе. С ним были крайкомовский чиновник, кучер и вооруженный охранник («Или съедят вас», – сказал председатель кустанайского исполкома, сам ссыльный). В степи они попали в метель, сбились с пути и наткнулись на уложенные штабелями трупы. «Благодаря им и отыскали дорогу, трупы высились по обеим ее сторонам». Согласно позднейшей версии рассказа Мусрепова:
Выбрались они из сугробов и поехали по этой дороге мертвых. Впереди лежали совершенно пустые аулы. Проводник из местных называл имена этих селений – номерами только и отличались: нигде не осталось ни души. Подъехали к необычному для глаз казаха городку из юрт. С началом коллективизации множество таких возникло по степи. Юрты составлены зачем-то в ряды, и на каждой номер повешен, словно бы это городской дом на городской улице. Кибитки просторные, новые, из белой кошмы – кучер пояснил, что совсем недавно их у местных баев отобрали. Еще два-три месяца назад, добавил он, здесь было многолюдно. Теперь же стояла мертвая тишина. Ни звука, только поземка шуршит. Мертвый город из белых юрт на белом снегу.
Заходят в одну юрту, в другую: все вещи на месте, а людей нет.
В одной из юрт через отверстие в куполе сыпал снег, а на полу лежала гора промерзших ковров, похожая на шалашик с отверстием посредине.