Подросток - Федор Достоевский

— Да? Это — ваш ответ? Ну, пусть я погибну, а старик? Как вырассчитываете: ведь он к вечеру сойдет с ума!

— Нет, он сойдет с ума, если я ему покажу письмо дочери, вкотором та советуется с адвокатом о том, как объявить отца сумасшедшим! —воскликнул я с жаром. — Вот чего он не вынесет. Знайте, что он не верит письмуэтому, он мне уже говорил!

Я прилгнул, что он мне говорил; но это было кстати.

— Говорил уже? Так я и думала! В таком случае я погибла; оно сю пору уж плакал и просился домой.

— Сообщите мне, в чем, собственно, заключается ваш план? —спросил я настойчиво.

Она покраснела, так сказать, от уязвленной надменности, однакоскрепилась:

— С этим письмом его дочери в руках мы оправданы в глазахсвета. Я тотчас же пошлю к князю В—му и к Борису Михайловичу Пелищеву, егодрузьям с детства; оба — почтенные влиятельные в свете лица, и, я знаю это, ониуже два года назад с негодованием отнеслись к некоторым поступкам егобезжалостной и жадной дочери. Они, конечно, помирят его с дочерью, по моейпросьбе, и я сама на том настою; но зато положение дел совершенно изменится.Кроме того, тогда и родственники мои, Фанариотовы, как я рассчитываю, решатсяподдержать мои права. Но для меня прежде всего его счастие; пусть он пойметнаконец и оценит: кто действительно ему предан? Без сомнения, я всего болеерассчитываю на ваше влияние, Аркадий Макарович: вы так его любите… Да кто его илюбит-то, кроме нас с вами? Он только и говорил что об вас в последние дни; онтосковал об вас, вы — «молодой его друг»… Само собою, что всю жизнь потомблагодарность моя не будет иметь границ…

Это уж она сулила мне награду — денег, может быть.

Я резко прервал ее:

— Что бы вы ни говорили, я не могу, — произнес я с видомнепоколебимого решения, — я могу только заплатить вам такою же искренностью иобъяснить вам мои последние намерения: я передам, в самом непродолжительномвремени, это роковое письмо Катерине Николаевне в руки, но с тем, чтоб извсего, теперь случившегося, не делать скандала и чтоб она дала заранее слово,что не помешает вашему счастью. Вот все, что я могу сделать.

— Это невозможно! — проговорила она, вся покраснев. Однамысль о том, что Катерина Николаевна будет ее щадить, привела ее в негодование.

— Я не переменю решения, Анна Андреевна.

— Может быть, перемените.

— Обратитесь к Ламберту!

— Аркадий Макарович, вы не знаете, какие могут выйтинесчастия через ваше упрямство, — проговорила она сурово и ожесточенно.

— Несчастия выйдут — это наверно… у меня кружится голова.Довольно мне с вами: я решился — и кончено. Только, ради бога, прошу вас — неприводите ко мне вашего брата.

— Но он именно желает загладить…

— Ничего не надо заглаживать! не нуждаюсь, не хочу, не хочу!— восклицал я, схватив себя за голову. (О, может быть, я поступил тогда с неюслишком свысока!) — Скажите, однако, где будет ночевать сегодня князь? Неужелиздесь?

— Он будет ночевать здесь, у вас и с вами.

— К вечеру же я съеду на другую квартиру!

И вслед за этими беспощадными словами я схватил шапку и сталнадевать шубу. Анна Андреевна молча и сурово наблюдала меня. Мне жаль было, —о, мне жаль было эту гордую девушку! Но я выбежал из квартиры, не оставив ей нислова в надежду.

Постараюсь сократить. Решение мое было принято неизменно, ия прямо отправился к Татьяне Павловне. Увы! могло бы быть предупреждено большоенесчастие, если б я ее застал тогда дома; но, как нарочно, в этот день меняособенно преследовала неудача. Я, конечно, зашел и к маме, во-первых, чтобпроведать бедную маму, а во-вторых, рассчитывая почти наверно встретить тамТатьяну Павловну; но и там ее не было; она только что куда-то ушла, а мамалежала больная, и с ней оставалась одна Лиза. Лиза попросила меня не входить ине будить мамы: «Всю ночь не спала, мучилась; слава богу, что хоть теперьзаснула». Я обнял Лизу и сказал ей только два слова о том, что принял огромноеи роковое решение и сейчас его исполню. Она выслушала без особого удивления,как самые обыкновенные слова. О, они все привыкли тогда к моим беспрерывным«последним решениям» и потом малодушным отменам их. Но теперь — теперь былодело другое! Я зашел, однако же, в трактир на канаве и посидел там, чтобвыждать и чтоб уж наверно застать Татьяну Павловну. Впрочем, объясню, зачем мнетак вдруг понадобилась эта женщина. Дело в том, что я хотел ее тотчас послать кКатерине Николаевне, чтоб попросить ту в ее квартиру и при Татьяне же Павловневозвратить документ, объяснив все и раз навсегда… Одним словом, я хотел толькодолжного; я хотел оправдать себя раз навсегда. Порешив с этим пунктом, янепременно, и уже настоятельно, положил замолвить тут же несколько слов в пользуАнны Андреевны и, если возможно, взяв Катерину Николаевну и Татьяну Павловну(как свидетельницу), привезти их ко мне, то есть к князю, там помиритьвраждующих женщин, воскресить князя и… и… одним словом, по крайней мере тут, вэтой кучке, сегодня же, сделать всех счастливыми, так что оставались бы лишьодин Версилов и мама. Я не мог сомневаться в успехе: Катерина Николаевна, изблагодарности за возвращение письма, за которое я не спросил бы с нее ничего,не могла мне отказать в такой просьбе. Увы! Я все еще воображал, что обладаюдокументом. О, в каком глупом и недостойном был я положении, сам того не ведая!

Уже сильно смерклось и было уже около четырех часов, когда яопять наведался к Татьяне Павловне. Марья ответила грубо, что «не приходила». Яочень припоминаю теперь странный взгляд исподлобья Марьи; но, разумеется, тогдамне еще ничего не могло зайти в голову. Напротив, меня вдруг кольнула другаямысль: в досаде и в некотором унынии спускаясь с лестницы от Татьяны Павловны,я вспомнил бедного князя, простиравшего ко мне давеча руки, — и я вдруг больноукорил себя за то, что я его бросил, может быть, даже из личной досады. Я сбеспокойством начал представлять себе, что в мое отсутствие могло произойти уних даже что-нибудь очень нехорошее, и поспешно направился домой. Дома, однако,произошли лишь следующие обстоятельства.

Анна Андреевна, выйдя давеча от меня во гневе, еще непотеряла духа. Надобно передать, что она еще с утра посылала к Ламберту, затемпослала к нему еще раз, и так как Ламберта все не оказывалось дома, то послаланаконец своего брата искать его. Бедная, видя мое сопротивление, возложила наЛамберта и на влияние его на меня свою последнюю надежду. Она ждала Ламберта снетерпением и только дивилась, что он, не отходивший от нее и юливший около неедо сегодня, вдруг ее совсем бросил и сам исчез. Увы! ей и в голову не моглозайти, что Ламберт, обладая теперь документом, принял уже совсем другиерешения, а потому, конечно, скрывается и даже нарочно от нее прячется.