Дань псам. Том 2 - Стивен Эриксон

Кто-то внутри здания сопротивлялся. Неужели сам Рейк? Чик от души надеялся на это; и тогда так называемый слабый и жалкий Сын Тьмы на пороге уничтожения. Чик давно приготовил упреки и обвинения, разложив их в ряд, словно оперенные стрелы. Зазвенит тетива, острые истины безошибочно полетят в цель одна за другой. Да, он представлял себе эту сцену. Жаждал ее.

Зачем нужны твердые суждения, если ими некого поразить? В чем тогда удовольствие? Где радость при виде ран? Нет, твердые суждения – как ярость. Им нужны жертвы. И восхитительное ощущение превосходства.

Возможно, Умирающий бог наградит его, ведь ему так нужны жертвы. У него для них столько ярости! Слушай, владыка Рейк. В Андаре были убиты все. Все! И где ты был, когда умирали твои поклонники? Где ты был? Они взывали к тебе. Молили тебя.

Да, Чик уничтожит его. Это его долг перед своим народом.

Он изучал храм; во всех линиях ощущалось что-то знакомое, виденное в Андаре и в Синецветье. Только это здание выглядело грубее, словно не сложенное из камня, а вырубленное топором из дерева. Дань традициям? Или мастерство забыто? Да какая разница…

Мгновенная мысль разбила двери храма, и Чик почувствовал: тот, кто внутри, скорчился от боли.

Он поднялся по ступенькам через дым и пыль.

Кольца крутятся, келик льется.

Купол был покрыт трещинами, и дождь хлестал толстыми черными струями. Чик увидел женщину, стоящую поодаль, ее лицо превратилось в маску ужаса. И увидел старика, стоящего на коленях в центре мозаичного пола, склонив голову.

Чик остановился, нахмурившись. И это его противник? Этот бесполезный, разбитый, немощный старик?

Где Аномандр Рейк?

Его… его здесь нет. Его здесь даже нет! Я – Смертный Меч! А его даже нет здесь!

Он закричал от ярости. Силы выплеснулась волной, разбив мозаику на полу, разбив колонны, которые повалились, как срубленные деревья. Обломки накрыли слабого старика…

Коннест Силанн застонал. Словно когти, сила Умирающего бога протыкала его, кромсала внутренности. Она была слишком огромна, чтобы ей противостоять. Он отступал, готовый к испуганному, смертельному бегству…

Но бежать было некуда. Если он сейчас отступит, всем тисте анди в Черном Коралле конец. Сейманкелик заберет их всех, и сам город поддастся этой мерзкой грязи. Куральд Галейн будет разрушен и скормлен чужому богу, жадному до силы.

И посреди хора трещащих костей и рвущейся плоти Коннест Силанн держался.

Держался отчаянно, пытаясь найти источник силы – хоть что-нибудь, хоть кого-нибудь, – но Аномандр Рейк ушел. Он ведь был полон силы, как огненный столб. Он был неудержим, и если клал твердую руку кому-то на плечо, мог вселить свою уверенность. Мог заставить тех, кто любил его, совершить невозможное.

А теперь он ушел.

И Коннест Силанн остался один.

Он чувствовал, как тает душа, умирая под яростной атакой.

И из каких-то глубин старик воззвал… к реке.

К реке, не покоряющейся никакому свету, с глубинными потоками, которых не сдержать никакой силой. Он мог бы скользнуть в эти надежные потоки, если бы только дотянулся…

Но боль так яростна. Она пожирает его, и от нее невозможно освободиться.

Река… только бы дотянуться…

Бог, захвативший Чика, рассмеялся. Все теперь в его власти. Он чувствовал желанную Верховную жрицу, так ловко вырванную из объятий Искупителя, так умно соблазненную на безумный танец забвения, на поклонение потраченным жизням. Она побеждала единственного защитника Искупителя – тот отступал шаг за шагом, покрытый ранами, из которых не менее дюжины были смертельными, и хотя он каким-то чудом еще держался, оставалось ему недолго.

Богу был нужен Искупитель. Он будет куда полезнее, чем этот, по имени Чик, такой продажный в мыслях, такой несчастный в своей боли. Совсем как отвергнутый ребенок, а теперь все, о чем он мечтал, вылезло наружу.

Он думал противостоять отцу, но отец был ни при чем. Отца вообще никогда не было. Он считал себя избранным вершить справедливость, но тот, кого звали Чик, не знал справедливости и не понимал ее истинного смысла – она гнездилась только в клетке его собственной души.

Нет, нужда бога в Чике почти совсем отпала. Его можно отдать сейманкелику, вместе с остальными. Танцевать и укладываться на Верховную жрицу, наполняя черным семенем ее утробу – без всякого удовольствия, ведь все удовольствие досталось крови Умирающего бога, сладкому келику. А жрица будет набухать бессмертными дарами – тысячу, десять тысяч раз!

Сладчайший яд, в конце концов, тот, которым радостно делишься.

Бог приблизился к коленопреклоненному старику. Пора прибить дурака.

Нимандр держался за холодную сухую руку Аранаты, которая вела его по неведомому владению; он ничего не видел, спотыкался, а рука, как поводок, тащила его вперед и вперед.

– Пожалуйста, – прошептал он, – куда мы идем?

– На битву, – ответила она почти незнакомым голосом.

Нимандра пробрала дрожь. А это вообще Араната? А вдруг какой-то демон занял ее место – и все же руку он узнавал. Прежняя, такая знакомая в неземном прикосновении. Словно перчатка, в которой ничего нет… да нет, руку можно чувствовать – крепкую, настоящую. Ее руку, которая была, как и все у Аранаты, загадкой, он любил.

Поцелуй, который она подарила – похоже, вечность назад, – он еще ощущал, словно попробовал что-то чужое, что-то настолько далекое, что даже нет надежды когда-либо понять, что это. Поцелуй, сладкий, как благословение… но Араната ли благословила его?

– Араната…

– Почти пришли – ты станешь меня защищать, Нимандр? Я могу пробиться, но недалеко. Это все, на что я способна. А она… настаивает. Она приказывает.

– Кто? – спросил он, ощутив вдруг озноб. – Кто приказывает тебе?

– Ну как – Араната.

Но тогда…

– А кто… кто ты?

– Ты защитишь меня, Нимандр? Я не заслуживаю этого. Моих ошибок легион. Свою боль я превратила в ваше проклятие, проклятие для всех вас. Но время извинений миновало. Мы стоим в прахе свершенного.

– Пожалуйста…

– Вряд ли я смогу пробиться, чтобы противостоять ему. Мне жаль. Если ты не встанешь у него на пути, я проиграю. Пропаду. В твоей крови я чувствую шепот… кого-то. Кого-то дорогого для меня. Кто мог бы противостоять ему.

Маленькая рука, сухая и холодная, странно успокаивающая своей отстраненностью, вдруг показалась хрупкой, как фарфоровая.

Она не ведет меня.

Она цепляется за меня.

Он пытался разобраться в том, что услышал. Кровь кого-то дорогого. Она не может пробиться – не хватит силы против Чика, против Умирающего бога. Она… она не Араната.