Мир глазами Гарпа - Джон Ирвинг

— Ну и я тоже никуда не поеду, — быстро сказал Гарп. — Нет, только не я!

— А где это в Нью-Гэмпшире город Норт-Маунтен? — спросила Марсиа Фокс.

— И на меня тоже не рассчитывайте, — сказал Джон Вулф. — Я и так слишком редко бываю дома, в Нью-Йорке.

— О господи! — сказал Гарп. — А что, если она меня узнает? В таких случаях, знаете ли, всего можно ожидать…

— Сомневаюсь, что она на это способна, — сказала Хильма Блох, психиатр и социальный работник, которую Гарп терпеть не мог. — Людей, которые читают главным образом автобиографии, например автобиографию твоей матери, редко привлекает художественная литература, а если и привлекает, то лишь косвенно. Стало быть, если эта особа и прочитала «Мир глазами Бензенхавера», то исключительно потому, что знала, кто ты такой. Да и тогда вряд ли дочитала до конца, а, учитывая, что она всего лишь парикмахер, наверняка увязла, не добравшись и до середины. Так что едва ли запомнила твое лицо по фотографии на обложке. Правда, твое лицо мелькало в новостных передачах, но только в самые первые дни после убийства Дженни. И ей, конечно, запомнилось именно лицо Дженни. Такие женщины, как она, много времени проводят у телевизора; это вам не какой-нибудь книжный червь. И я сильно сомневаюсь, чтобы она вообще могла сохранить в памяти твое лицо, хоть ты и сын Дженни Филдз.

Джон Вулф отвел завороженный взгляд от Хильмы Блох. Даже у Роберты вид был обалделый.

— Спасибо, Хильма, — спокойно сказал Гарп.

В итоге было решено, что Гарп отправится к миссис Тракенмиллер, «чтобы поконкретнее определить, что это за личность».

— По крайней мере, выясни, как ее имя, — сказала Марсиа Фокс.

— Спорим, что Чарли! — поддразнила Гарпа Роберта.

Затем они перешли к другим делам: нужно было уточнить, кто в настоящее время проживает в Догз-Хэд-Харбор; чей срок истекает; кто должен приехать на смену и каковы связанные со всем этим проблемы, если таковые имеются.

В доме жили две художницы — одна в южной мансарде, другая в северной. И обитательница южной считала, что в северной больше света; в течение двух недель художницы никак не могли поладить: ни слова друг с другом за завтраком, постоянные взаимные обвинения по поводу пропавшей почты и т. п. Затем вдруг выяснилось, что они стали любовниками. Теперь картины писала вообще только та, что жила в северной мансарде; она целыми днями рисовала в южной мансарде живущую там художницу, которая позировала ей в голом виде и при отличном освещении. Эта «обнаженная натура» на верхнем этаже изрядно действовала на нервы одной из писательниц, драматургине из Кливленда, автору пьес, где сурово порицалась лесбийская любовь; у этой дамы уже начались трудности со сном — как она говорила, «из-за плеска волн». Скорее всего, ей не давали покоя любовные утехи художниц, но обе тотчас заявили, что она «слишком много хочет». Впрочем, выход нашелся, и очень быстро: другая писательница, тоже жившая в доме, предложила, чтобы все гости Догз-Хэд-Харбор читали вслух по ролям новую пьесу драматургини, что и было сделано, к полному счастью верхних этажей.

Так вот, «другая писательница», писавшая очень неплохие рассказы — Гарп сам с большим энтузиазмом рекомендовал ее год назад, — теперь вот-вот собиралась съезжать; срок ее пребывания в доме истекал. Кто же поселится в ее комнате?

Неужели та женщина, у которой свекровь только что отсудила детей, после того как муж несчастной совершил самоубийство?

— Я же говорил, чтобы ты ее не принимала! — сказал Гарп Роберте.

Или те две джеймсианки, которые вдруг однажды «взяли да и явились»?

— Так, погоди-ка минутку, — сказал Гарп. — Что это такое? Опять джеймсианки? Просто «взяли и явились»? Нет, это не разрешено нашим уставом.

— Дженни всегда их принимала! — сказала Роберта.

— Теперь другие времена, Роберта, — сурово возразил Гарп.

Остальные члены правления были с ним более или менее согласны; джеймсианок здесь не очень-то любили и никогда особенно не привечали, а их радикализм ныне казался всем устаревшим и чересчур патетическим.

— Но ведь это почти что традиция! — не сдавалась Роберта. И описала двух «старых» джеймсианок, которым пришлось вернуться в Догз-Хэд-Харбор после тяжких испытаний, выпавших на их долю в Калифорнии. Много лет назад они провели какое-то время в доме Дженни, и новый приезд сюда станет для них своего рода душевным возрождением.

— Господи, Роберта! — воскликнул Гарп. — Немедленно от них избавься!

— Твоя мать всегда заботилась о таких женщинах! — с упреком сказала ему Роберта.

— Да ладно, по крайней мере, они не болтают, — вмешалась Марсиа Фокс, чье экономное отношение к употреблению собственного языка Гарп всегда очень ценил. Но засмеялся в ответ на это замечание только он сам.

— Мне кажется, вы должны сделать так, чтобы они уехали, Роберта, — заметила д-р Джоан Экс.

— Я тоже так считаю. Они же презирают всех нас, — сказала Хильма Блох. — Это может оказаться заразным. С другой стороны, именно они являются сутью, материальным воплощением духа этого места.

У Джона Вулфа от изумления и возмущения снова округлились глаза.

— Еще есть врач, которая занимается абортами, связанными с онкологическими заболеваниями, — сказала д-р Джоан Экс. — Как насчет нее?

— Да поместите ее на третий этаж, — сказал Гарп. — Я с ней знаком. Тогда любой воришка, если он только попытается забраться в дом сверху, просто от страха обделается, когда ее опыты увидит.

Роберта нахмурилась, но промолчала. Нижний этаж дома был наиболее просторным: две кухни, четыре большие ванные и по крайней мере двенадцать вполне изолированных спален, а еще различные «конференц-залы», как их называла Роберта, — во времена Дженни Филдз все это были гостиные и довольно просторные рабочие кабинеты. Там же находилась большая столовая, где все собирались за столом, куда приносили почту и где каждый, скучая в одиночестве, мог в любое время суток, днем или ночью, найти себе компанию.

На этом этаже, самом общественном, обычно не селили ни писательниц, ни художниц. Лучше всего он подходит для потенциальных самоубийц, заметил Гарп, «потому что они будут вынуждены топиться в океане, а не прыгать из окна».

Однако Роберта руководила домом сильной и суровой материнской рукой; практически кого угодно она могла отговорить от неверного поступка, а если не могла, то пускала в ход свою недюжинную силу. Ей куда лучше, чем Дженни, удавалось привлекать местную полицию на свою сторону. Порой полицейские подбирали какую-нибудь бедняжку на дальнем конце пляжа или плачущую на обочине деревенской дороги и всегда ласково препровождали к Роберте. Полицейские в Догз-Хэд-Харбор все как один были страстными футбольными болельщиками, исполненными уважения к настоящей игре в защите и хитроумным блокировкам на поле, которыми некогда славился бывший Роберт Малдун.

— Я бы хотел внести предложение, — сказал Гарп. — Ни одна джеймсианка не должна более иметь права на получение помощи от Филдз-фонда.