Чертово колесо - Михаил Гиголашвили

Ему никто не ответил, что еще более усилило его подозрительность.

— Где встать? — спросил Борзик, скатываясь на дорогу, ведущую к ресторану «Самадло».

— Где хочешь. Мотор не глуши. Потом на Мокле повезем. Знаешь эту горку?

— Как не знать. Не было бы заристов, они часто там собираются.

— Сгоним. Или в другое место отвезем. Вы оба сидите и молчите. При нем — ни слова!

Илико уже стоял на улице. Зура, похрустев чем-то в кармане, не спеша вышел из машины. Ладо заметил, что у него за спиной, из-под куртки, торчит что-то вроде теннисной ракетки.

— Что это?

— Автомат. Узи, еврейский, — шепотом ответил Борзик и, глядя в зеркальце, спросил: — Как же этот свинья тебя обидел? На что кинул?

— На дурь. Вместе собирали. Приехали — и вот, — Ладо стало неприятно об этом говорить; он открыл окно в теплую ночь, стал прислушиваться.

Вначале было тихо. Но вот раздался звон стекла, грохот распахнутой двери, женский крик, который оборвался на полуноте. Потом — тишина. Вот стукнула калитка, не спеша появился Зура, за ним Илико тянул человека в трусах и майке, с бумажным мешком на голове: вытянутые вперед руки ему обмотали черным проводом, конец которого был у Илико.

Зура, кратко приказав Ладо:

— Сядь вперед! — уселся сзади, туда затолкали и Анзора (гудевшего из-под мешка: «Кто вы? Что вам надо?»), потом сел Илико и двинул локтем по мешку, а Зура сказал: — Заткнись, не то язык отрежем! — и щелкнул кнопочным ножом, отобранным у Ладо.

После щелчка мешок стих.

Из калитки кто-то выбежал, но Борзик уже рванул задним ходом и, скрежеща шинами, заскочил в один из темных проулков, начал взбираться на гору.

Анзор был зажат между Зурой и Илико. Зура молчал, только один раз резко, коротко и сильно ударил кулаком по мешку, когда Анзор вздумал материться.

— Плохие слова не говорить! — пояснил он. — Не то рот заткну, задушу.

Мешок замолк. Борзик и Ладо тоже молчали, как было велено, тем более, что Зура в машине еще раз приложил палец к губам, после чего до Ладо начало доходить, что тот не хочет, чтобы жертва видела и слышала его и Борзика.

Запястья Анзору замотали шнуром от его же магнитофона, ладони оказались сложены, будто он молится. Когда из-под мешка донеслось:

— Снимите, дышать не могу, задыхаюсь, — Илико с размаху дал локтем по бумаге — и из-под мешка по серой майке поползла струйка крови.

На лысой горе Мокле ничего не было, кроме двух грубо сбитых скамеек и мусорной урны, полной доверху.

Борзик заглушил мотор. Илико выволок Анзора, подтащил его к скамейке и ударил сзади ботинком под колени, отчего ноги у Анзора подкосились и он рухнул на колени, ударившись мешком-головой о скамейку и вскрикнув. Не дав ему подняться и не выпуская из рук шнура, Илико сел на скамейку. Анзор в молитвенной позе застыл на коленях, покачивая мешком и что-то бормоча.

— Молчать! — приказал Зура. — Как ты думаешь, зачем мы тебя сюда привели?

— Не знаю, — забубнило из мешка.

— О тебе говорят, что ты — жадный негодяй и подонок, любишь людей обманывать и кидать. Это правда?

— Кто такое говорит? А вы кто, судьи? — донеслось из мешка.

— Да, мы судьи, это ты хорошо сказал, — серьезно ответил Зура. — Ну-ка, вспомни, скольким людям ты делал зло? Ты чатлах,[109]природный барыга! Тебе разве неизвестно, что такое честь, совесть, дружба?

— В районе спросите, все меня уважают… — вякнуло из мешка.

— Спросили. Никто тебя не уважает. Ты думаешь, если ты можешь натравить на людей свору езидов, тебе за это уважать будут?.. Нет. И езидов перестреляем, как собак, и тебя порешим, грецкая морда! — и ударил его ногой по спине, а Илико добавил кулаком по мешку.

Анзор со стоном свалился набок, но Илико силой, за майку и шнур, поднял его на колени.

В этот момент послышалось урчанье мотора, показались фары. Кто-то ехал!

«Менты!» — панически подумал Ладо. Борзик тоже тревожно ойкнул.

А Зура скинул куртку, сдернул с плеча короткоствольный «Узи», твердым шагом пошел навстречу машине и дулом автомата стал показывать, чтобы уезжали. Машина тут же дала задний ход, развернулась и пропала.

Зура вернулся назад, накинул автомат на плечо, жестом успокоил встревожено глядевшего на него Илико (тот тоже при появлении фар полез в карман спецовки).

— Педики какие-нибудь… или минетчицу привезли… Кто сюда ночью приедет, тот милицию вызывать не будет… Эй, ты жив?

— Да, — зашуршало из мешка.

— Сегодня тебе дается предупреждение… Пока оставляем в живых, но накажем.

— Кого я обидел, что я сделал? — начал ворчать мешок.

Тут Зура прыжком обхватил ногами шею Анзора и стал тянуть его голову в мешке к скамейке, Анзор забился, заголосил, а Илико, выхватив из газырей длинный, граненый гвоздь и молоток, прорвал гвоздем в мешке прореху, поймал ухо Анзора, вытащил ухо из мешка и, воткнув в него гвоздь, с размаха молотком, двумя ударами, прибил ухо к скамейке.

Анзор выл из мешка:

— Фашисты! Что делаете?

Илико спрятал молоток, секунду-другую смотрел на стонущего Анзора, который дергал узлом рук, привалившись мешком к скамейке и пытаясь между стонами кричать:

— Помогите! На помощь!

— Будешь кричать, когда мы уйдем, — ткнул его носком ботинка Зура. — Думай о тех, кого ты обижал и обманывал… Срежь-ка ему трусы, пусть его ебут те, кто сюда придет зари катать или морфий колоть!

Илико вытащил секатор и перекусил резинку семейных синих трусов, спавших с тощего зада. Анзор выл:

— Убью! Ах-ах! На помощь! Помогите!

— Убьешь или помогите? — с насмешкой переспросил Зура.

Анзор замолк, потом тихо сказал:

— Отпустите, не позорьте. Руки развяжите… Больше не буду, мамой клянусь… Отпустите…

— Мамой? Знаем мы твою маму… Нет, тебе черт отпустит, если захочет, а мы свое сделали! Пошли!

Под вскрики и стоны все двинулись к машине. А Зура, подняв урну, высыпал из нее на Анзора мусор и громко сказал напоследок:

— Вот так стой раком до утра или до вечера, пока тебя заристы не найдут, и думай, как надо себя с хорошими людьми вести. — Потом добавил тише, чтобы слышал только Анзор (другие были возле машины): — Свою жизнь можешь выкупить за пятнадцать тысяч долларов, соберешь до воскресенья. А в воскресенье к тебе придут… Не соберешь — пеняй на себя! А то обнаглели тут очень… Если сбежишь — убьем всех близких и спалим твою собачью конуру. И твою, и таких же, как ты, недоносков… Расплодились как вши, на нашей шее… Ничего, пришло наше время! Понял, ублюдок?