Изгнанники - Михаил Михеев

Ситуация в космосе имеет свойство меняться очень быстро, но все же прежде, чем французские линкоры оставили в покое флот Нового Амстердама и развернулись навстречу новой угрозе, им досталось здорово. Один из линкоров, лишившись хода, вывалился на досветовую скорость и присоединился к своему товарищу, который уже почти прекратил огонь, лишь огрызаясь на эсминцы. Хотя из восьми эсминцев Нового Амстердама в строю тоже осталась ровно половина – два были уничтожены, еще два получили такие повреждения, что сейчас отползали в стороны, остальные поспешно разорвали дистанцию. Раненый лев оказался не по зубам своре собак.

Еще один линкор, тот, что уже щеголял разбитым носом, внезапно исчез в ослепительной вспышке взрыва – очевидно, снаряд достал до реактора, а два линкора, нахватавшись ракет, тем не менее частично сохранили боеспособность. Таким образом, против «Эскалибура» осталось три линкора, из которых только один не имел заметных повреждений. Однако и он, обнаружив себя, стал для них целью номер один. Три сохранивших ход линейных корабля и пытающийся изображать стационарную батарею четвертый все еще превосходили старый линейный крейсер по количеству орудий почти вдвое, и все они открыли ураганный огонь.

Единственный сохранивший частичную боеспособность линкор Нового Амстердама продолжал вести огонь, но ход начал замедлять, постепенно отворачивая в сторону. Некрасивое для стороннего наблюдателя, но тактически абсолютно правильное решение – все равно особой помощи он в нынешнем состоянии оказать не мог, зато подвергался риску получить шальной снаряд с «Эскалибура». Французские линкоры огрызнулись в его сторону напоследок, но уже на развороте, неприцельно, и на том активное участие последнего из амстердамских линейных кораблей в бою закончилось.

Между тем сражение, которому, несмотря на относительно малую масштабность, впоследствии довелось попасть в учебники Нового Амстердама как каноническое и эпическое, продолжалось. «Альбатрос» удачно отстрелялся по одному из авианосцев, сумев поразить его двигатели и выбросив со сверхсвета в компанию к «охромевшим» линкорам, но второй успел в это время развернуться и открыть по крейсеру плотный, хотя и малоэффективный вследствие приличной дальности и небольшого калибра орудий, огонь, решительно идя на сближение. Крейсера и эсминцы решительно последовали за ним, и защита «Альбатроса» моментально оказалась на пределе возможности – все-таки она не была рассчитана на то, что по кораблю начнет бить целая эскадра. Эсминцы, тоже поучаствовавшие в расстреле авианосца, оказались в еще худшем положении – их силовые поля были слабже и грозили не выдержать обстрела.

«Эскалибур» немедленно перенес огонь части орудий главного и среднего калибра на легкие силы французов, поддерживая свои корабли и одновременно отворачивая в сторону от французских линкоров. Сближение с ними было для русских абсолютно невыгодно, флагман уже получил несколько попаданий. Силовое поле выдержало, но его возможности тоже были небеспредельны. Теперь Соломин был намерен вернуться к первоначально выбранной тактике, которой он хотел придерживаться до того, как увидел спешащий на помощь флот Нового Амстердама. Тактика была простой, как молоток, и столь же надежной – пользуясь преимуществом в скорости и дальнобойности своих орудий, держаться вне зоны поражения французов и вести обстрел.

Минусом этой тактики было то, что процент попаданий с такой дистанции был невелик и уничтожить эскадру противника вряд ли удалось бы. Однако Соломин рассчитывал, что ему удастся или заставить французов отступить, или, нанеся им максимально возможные повреждения, он сам вернется к Новому Амстердаму, где, пополнив боезапас, встретит французов под прикрытием орбитальных крепостей. Сейчас же, в свете того, что вражеская эскадра была уже изрядно переполовинена, имелся неплохой шанс закидать их снарядами до полного уничтожения или потери боеспособности, а потом добить ударами легких кораблей. Увы, проверить состоятельность своего плана в деле Соломину было не суждено.

Два подбитых эсминца, которые все давно уже сбросили со счетов… Логично, в общем-то, что могут исковерканные жестянки с массой, в десятки раз меньшей, чем у линейных кораблей, вооружение которых, и без того слабое, наверняка уже выбито? Да ровно ничего. Тем не менее, именно один из этих корабликов оказал решающее влияние на ход боя.

Неизвестно, кто стоял за пультом этого корабля – капитан, кто-либо из лейтенантов или просто матрос. При таких повреждениях потери в экипаже должны быть колоссальны, а смерть не делает различий между офицерами и рядовыми. Заранее выпущенный из отсеков воздух предотвратил образование ударных волн при взрывах, но сами взрывы никто не отменял, и чудом было уже то, что в напоминающем швейцарский сыр корабле уцелел хоть кто-то и продолжал работать гиперпривод. И один из уцелевших вел сейчас эсминец в его последнюю атаку – и в легенду.

Свой выбор этот человек сделал осознанно, не бросаясь на врага, подобно пережравшему мухоморов берсерку, а хладнокровно дождавшись, пока линкоры французов окажутся в оптимальной позиции, не менее хладнокровно выбрал себе объект для атаки. После этого эсминец дал ход, форсируя двигатели, – на их ресурс и необходимость капитального ремонта после работы в таком режиме всем было уже плевать, ясно было, что пережить этот бой кораблю не суждено. Мгновенно разогнавшись до запредельных скоростей, эсминец броском преодолел отделяющее его от французских линкоров расстояние и, уже разрываемый на куски десятками попаданий, врезался в борт наиболее поврежденному из них, чья малокалиберная артиллерия была уже почти уничтожена и не смогла создать необходимой плотности заградительного огня.

Масса покоя даже этого, устаревшего и изначально небольшого корабля составляла почти пять тысяч тонн, и, хотя она была несравнима с массой линкора, этого хватило. Реакторы даже не взорвались – просто не успели. Столкновение кораблей с работающими гиперприводами превратило обоих в облако атомарной пыли.

Это зрелище на мгновение заставило замереть всех с обеих сторон. Только компьютеры продолжали управлять огнем, им было все равно, а вот человеческие нервы железными не были. Секунду спустя русские корабли изменили курс, начиная сближение с французскими линкорами, становясь уязвимыми, но выходя на оптимальную для своих орудий дистанцию. Вот только французы, похоже, сломались и продолжать бой уже не хотели. Они слишком хорошо знали, что бывает, когда русские плюют на инстинкт самосохранения – может быть, их и удастся остановить, вот только девять из десяти остановщиков этот бой не переживут. К тому же после таранного удара эсминца они, очевидно, решили, что экипажи всех кораблей укомплектованы русскими – мысль о том, что голландцы могут быть тоже готовы на самопожертвование, никому в голову почему-то не приходила. Для них было бы, наверное, шоком узнать, что на эсминцах не было ни одного русского – их экипажи были укомплектованы исключительно местными кадрами. А вот сами русские отнеслись к ситуации как к норме – защищающий свой дом и своих родных человек способен и не на такое.

Готовностью умереть, но победить французы не славились никогда, и теперь, лишившись, вдобавок, своего изначального огневого превосходства, они начали отворачивать, пытаясь разорвать дистанцию и фактически оставляя на съедение русским и потерявшие ход корабли, и второй авианосец, поврежденный, но все еще сражающийся, и свои легкие силы. Каждый спасался в одиночку, и если сохранившие ход и приличную фору в дистанции линкоры не преследовали, ограничившись несколькими залпами вдогонку, то на авианосец, крейсера и эсминцы, оставшиеся практически рядом, обрушилась совокупная мощь четырех русских кораблей. Именно в тот момент и прозвучал знаменитый «Приказ о пленных», ставший традицией для флота Нового Амстердама. Корабли его с тех пор не сдавались сами, а их экипажи считали сдающихся в плен врагов недостойными статуса человека.