Veritas - Рита Мональди

Летающий корабль дрожал. Я обернулся. Новая угроза появилась на другом крыле. Крупный лев, гораздо более страшный, чем Мустафа, приближался к нам с явным намерением убить. Мы были окружены, я готовился к концу.

Тут корпус корабля снова содрогнулся. В то время как лев раскачивался на одном крыле деревянной птицы, на противоположной его стороне пантера напрягла мышцы, облизнулась, взревела и прыгнула. У меня не оставалось времени даже на то, чтобы обратить безмолвную молитву к Деве Марии, и, когда зверь оказался почти рядом, я громко вскрикнул от отчаяния. Симонис держал перед собой в вытянутых руках бесполезную смешную метлу.

* * *

Наверняка те же самые милосердные боги, что и в прошлый раз, решили нашу судьбу. Корабль снова сотрясла сильная дрожь, и он поднялся вверх, поворачиваясь при этом вокруг своей оси.

Центробежная сила бросила нас троих в разные концы корабля, а краем глаза я увидел, как черный силуэт пантеры полетел вперед и ударился мордой об киль. Животное издало мрачный, хриплый и жалобный рев, но ярость его была тщетна: Летающий корабль произвел ряд быстрых движений, с помощью которых стряхнул с себя пантеру. Как я вскоре увидел, наш парусник таким же образом избавил нас и ото льва, подобно ленивой корове, которая равнодушными взмахами хвоста отгоняет от себя комаров.

– Что… что произошло? – услышал я бормотание Атто Мелани. Полумертвый от страха, он сидел, опустив лицо к полу, на брусьях корабля, в то время как мы ощутили (я был уверен, что мне не показалось), как страшная древняя сила принялась выдувать нас из утробы самой природы и так легко подняла в воздух, словно весенний ветер в виноградниках Нусдорфа развеивает прелестные споры одуванчиков.

А потом возник тот звук, нежный перезвон камней янтаря, что висели у нас над головами на шатунах и наигрывали нечто вроде изначального гимна, с помощью которого Летающий корабль праздновал наш подъем к небу. Он наполнял корабль и превращал наш жалкий тайник в возвышенный сад гармонии. Теперь было возможно все: это был тот же самый звук, что и в первый раз, и в то же время другой, он был повсюду и нигде, я слышал его и не слышал. Он был сладким, словно флейта, и острым, как цимбалы, если бы я был поэтом, я окрестил бы его «гимном полета», поскольку человеческая слабость обычно называет все непонятное красивыми именами. Она окунает обманчивую кисть воспоминаний в яркие цвета, чтобы наколдовать на полотне никогда не существовавший пейзаж, подобно мечтательному пьянице, который подносит к губам пустой бокал и пробует в воспоминаниях химерное вино, которого никогда не пил.

Контрапунктом небесного звучания камней янтаря было, как и во время прошлого полета, приглушенное жужжание: то был воздух, проходивший по трубочкам в корпусе корабля. На корме начал весело трепетать на ветру флаг с регалиями королевства Португалия.

– Симонис! – воскликнул я и наконец поднялся с досок корабельного дна, где лежал пластом, чтобы спастись от смертоносного прыжка пантеры.

– Господин мастер! – ответил он мне, тоже поднимаясь. Лицо его посветлело от восхищения.

– Он снова летит, Симонис, он снова летит! – крикнул я застывшему аббату и обнял, радуясь тому, что избежал опасности, помощника, а внизу мы слышали рев животных, с которыми своим взлетом мы сыграли такую злую шутку.

Я смотрел на Атто: на нем больше не было очков с черными стеклами. Вероятно, он потерял их в том ведьмином котле, из которого мы только что бежали таким чудесным образом. Он тоже стоял на ногах, прикрыв левой рукой ухо, словно защищаясь от гимна корабля. Другой рукой он держался за один из вертикальных шатунов, служивших опорой для веревок с камнями янтаря над нашими головами.

Лицо аббата Мелани, за исключением фиолетовых отпечатков от очков, было восковым, невероятно бледным. Казалось, будто безумный художник в шутку выкрасил его лицо белилами, пеплом – глазницы и кривой нос, превратив в копию Пульчинеллы. Выкатив глаза, он смотрел наружу.

– Но я… мы… мы летим! – беспомощно пробормотал он, затем лишился чувств и рухнул, словно сброшенная змеей кожа, на дно корабля.

Тут я понял то, что, наверное, подозревал всегда: Атто не был слеп.

* * *

Мой помощник – как бы там ни было, а он был студентом-медиком – нащупал у него пульс, осмотрел его закатившиеся зрачки и, наконец, привел Атто в чувство с помощью нескольких звонких оплеух.

Парик сбился, немногие оставшиеся волосы трепал безжалостный ветер, аббат Мелани смотрел на меня опухшими глазами, с искривленными губами трагической маски. Он произнес глухое, монотонное «О-о-о-о!», нечто среднее между хрипом и выражением удивления. Опираясь на Симониса, он подошел к поручням, затем вернулся, тут же сразу согнулся, и так он проделал два или три раза, озадаченный высотой, на которой мы находились.

Внизу в бессильной ярости вслед нам рычали львы, тигры и медведи; словно угрожая, поднимал вверх хобот слон; птицы, все еще жаждущие суматохи, окружали нас, привлеченные нашим судном, легко держащимся в воздухе, хотя крылья его оставались неподвижными. Быть может, это было галлюцинацией (да, так оно, наверное, и было), но когда я напряг зрение, то увидел внизу пантеру, которую Симонис загнал в угол метлой, и мне показалось, будто в ее далеких глазах сверкает молчаливое обещание жгучей ненависти.

– Да, синьор Атто, мы летим, – подтвердил я, обращаясь к нему, – а вы, похоже, отлично видите.

– Мои глаза видят, это так, – признался он, окидывая взглядом горизонт, не обращая внимания на то, что говорит, настолько поражен он был потрясающим видом, открывавшимся повсюду под нами.

Застывший неподвижно нос Мелани рассекал воздух, подобный деревянной орлиной голове Летающего корабля, загадочно несшегося в бесконечность.

– А мы… мы не могли бы лететь несколько пониже? – попросил он.

Мы с Симонисом переглянулись.

– Да, синьор Атто, попытайтесь нашептать ему это на ушко, – сказал я, указывая на орлиную голову, размещенную на носу судна, и невероятное напряжение, разрывавшее меня на части, вылилось в смех с издевкой. – Может быть, он хоть вас послушается.

Симонис присоединился к разряжающему смеху, а успокоим шись, мы пояснили Атто, что это не первый наш полет, поскольку два дня назад мы уже познакомились с невероятными возможностями Летающего корабля.

– Ты все скрывал от меня, мальчик…

– А вы притворялись слепым, – ответил я.

– Все не так, как ты думаешь. Я сделал это для того, чтобы защититься, – лаконично поправил он меня и, выглянув из-за борта судна, посмотрел вниз.

Взгляд его скользнул по горе Каленберг, крышам и церковным башенкам Вены, городским стенам, перешел на широкую равнину гласиса, Дунай с его рукавами, равнину на другом берегу реки, простиравшуюся насколько хватало глаз, до самых королевства Польского и царских земель; а затем на здания, мосты, аллеи, виллы, сады, холмы с виноградниками, возделанные и опрятные поля, дороги, тянувшиеся от Вены в предместья и дальше по стране, речки и ручьи, склоны и ущелья: все это сжалось до крошечного муравейника, и мы могли считать себя его гордыми всемогущими богами.