Мария Башкирцева. Дневник - Мария Башкирцева

2 декабря

Вообще сердце мое совершенно пусто, пусто, пусто… Чтобы сколько-нибудь занять себя, мне нужны мечты, грезы… И однако я испытала почти все, о чем Стендаль говорит по поводу истинной любви, которую он называет любовью-страстью. Все эти тысячи глупостей, мелькающих в воображении, это ребячество, о котором он говорит… Так, например, мне приходилось с радостью встречаться со скучнейшими людьми потому только, что они в этот день видели этого человека…

Впрочем, я думаю, что всякий человек одинаково – мужчина или женщина, – вечно работающий и занятый мечтами о славе, любит не так, как те, кто этим только и занимается. Да вот и Бальзак, и Жюль (не Цезарь, разумеется) говорят то же самое; сумма энергии – одна, если ее истратить направо, то налево от нее уже ничего не останется, или, разделив силу, получишь меньше и с той и с другой стороны.

«Если вы посылаете пять тысяч человек на Рейн, они не могут в то же время быть и под стенами Парижа».

Поэтому весьма вероятно, что мои… нежные чувства ускользают из моей жизни именно в силу этой теории.

3 декабря

Я интеллигентна, я считаю себя умной, проницательной… Словом, приписываю себе всевозможные умственные достоинства, и притом я человек справедливый. Ну, согласитесь: почему бы при таких условиях мне не быть себе судьей? Это, должно быть, вполне в пределах возможного, если я действительно проницательна.

Представляю ли я из себя в самом деле нечто серьезное, буду ли я чем-нибудь действительно значительным в искусстве?.. Что я сама о себе думаю? О, это ужасные вопросы!.. Потому что по сравнению с идеалом, которого я хотела бы достигнуть, я плохого о себе мнения; но, с другой стороны, по сравнению с другими…

Нет, нельзя самому судить о себе; и потом, я еще ничего такого не сделала, по чему можно было бы судить обо мне даже мне самой.

Я прихожу в совершенное отчаяние от всего, что делаю; каждый раз, как только вещь окончена, я готова все начать сначала, я нахожу, что все это никуда не годится, потому что сравниваю всегда с тем, чем это должно было быть по моему мнению. Вообще, в глубине души, я неважного мнения о себе как о художнице; я прямо признаюсь в этом (в надежде, что все-таки это ошибка)… Во-первых, если бы я считала себя гением, то никогда ни на что не жаловалась бы… Но это слово – гений – так ужасно огромно, что я смеюсь, применяя его к себе даже и в отрицательном смысле. Если бы я могла приписать его себе, я бы с ума сошла… Однако… Да вот как я выражусь: я не думаю, что я гениальна, но надеюсь, что люди вообразят меня гением.

10 декабря

Утром – скульптура. После полудня кончаю корсаж и букет смеющейся головки. Это – плутовка, полутанцовщица, полунатурщица, и смеется она презабавно. Эта вещь кончена. При газе – рисунок читающей женщины. Тоже кончено. Вот если бы так шли все дни, это было бы славно.

Но десятки никому не известных людей делают то же, что и я, и не жалуются на удушье от избытка гения! Если ты, матушка, жалуешься, что гений твой душит тебя, так это просто-напросто значит, что его вовсе и нет. Люди, действительно обладающие гением, имеют и достаточно сил, чтобы выносить его.

Слово гений обладает тем же свойством, что и слово любовь. В первый раз едва решаешься написать его, а как раз написал, и пойдешь употреблять его каждый день по поводу всякого пустяка. Впрочем, это же можно сказать и обо всем, что кажется с первого раза огромным, страшным, неприступным; как раз коснулся-таки его, и ну возиться с ним, точно для того, чтобы вознаградить себя за долгую нерешительность! Это глубокомысленное наблюдение, кажется, однако, не очень-то ясно! Ну, да ведь надо же так или иначе истратить ту порцию самой себя, которая предназначена на этот день. До семи часов я работала, но часть еще осталась, надо же излить ее хоть при помощи пера!

Я худею… О, Господи, будь милостив ко мне!

23 декабря

Истинные художники не могут быть счастливы; во-первых, они отлично знают, что толпа не понимает их, они знают, что работают для какой-нибудь сотни людей, а все остальные руководствуются в своих суждениях своим скверным вкусом или каким-нибудь «Фигаро». Невежество в вопросах искусства поистине ужасающе во всех классах общества. Люди, рассуждающие толково, придерживаются того, что они вычитали или слышали от так называемых знатоков.

Вообще… Однако мне кажется, что бывают дни, когда относишься ко всем этим мелочам как-то уж слишком непосредственно. Бывают дни, когда нелепый разговор как-то особенно невыносим, когда весь этот вздор причиняет вам страдание, когда, прослушав в течение двух часов обмен нелепостями, не имеющими даже достоинства веселости или светского блеска, впадаешь в настоящую тоску.

Заметьте при этом, что я вовсе не принадлежу к тем избранным душам, которые плачут, будучи обязанными выслушивать салонные банальности, обычные комплименты или разглагольствования о погоде или итальянской опере. Я не настолько глупа, чтобы требовать повсюду интересных разговоров, и вся эта светская банальность, иногда веселая, иногда бесцветная, оставляет меня спокойной; зато все эти плоскости, все эти глупости, этот недостаток… словом, в конце концов, эта самая светская банальность и недостаток ума… это просто смерть на медленном огне.

29 декабря

Бывают дни черные, печальные, ужасные! Все эти сплетни, все, что только люди способны говорить, воображать, выдумывать… Но ведь я же никогда не делала ничего безнравственного! И подумать только!.. О, друзья мои, теряйте все, но заботьтесь о том, чтобы не давать повода ко всему этому.

Все эти нелепые тревоги делают меня глубоко несчастной. Если люди смеют говорить глупости, то они уже в своем роде правы, хотя бы это была самая подлая выдумка. И все эти презренные мелкие нелепости, в которых меня совершенно невинно обвиняют и которых нельзя изгладить… О, Боже мой! Бывают дни печальные, черные, ужасные… Меня осыпают клеветой!

А я ведь никому ничего не сделала, ни себе, ни другим. Клер и В. работают себе, а я плачу с пером в руке на другом конце библиотеки.

Бывают дни, когда точно разливаешь свет вокруг себя; а в другие походишь на какой-то потухший фонарь; я потухла!

31 декабря

Канроберы обедали у принцессы Матильды, и Клер рассказала мне, что Лефевр говорил ей, что он знаком с моим талантом, очень серьезным, что я – личность довольно необыкновенная, но что я выезжаю в свет по вечерам и что мной руководят (с лукавым видом) знаменитые художники.

Клер, глядя ему прямо в глаза:

– Какой знаменитый художник: Жулиан?

Лефевр:

– Нет, Бастьен-Лепаж.

Клер:

– Нет, вы совершенно ошибаетесь: она выезжает очень редко и целыми днями работает. А что до Бастьен-Лепажа, то она видит его в салоне своей матери, и он даже никогда не бывает в мастерской.

Что за прелесть эта девушка! И она сказала чистую правду, потому что ведь вы уже знаете… О, Господи! Что этот злодей Жюль ни в чем не помогает мне. А Лефевр-то кажется серьезно думал это!