Паразитарий - Юрий Азаров

Предавая, не раскаивайтесь, ибо путь Иуды — не достоин истинного интеллигента! Истинный предатель крепок, как скала, целен, как сталь, сладок, как халва, притягателен, как бриллиант!".

Мне терять было нечего. Любаша подсунула мне магнитофон, и я наговаривал в микрофон: жрите, милостивые государи и государыни, — это и будет моим последним словом!

— Ах, это невообразимо прекрасно! Это новая этика! Новая идеология! — мычала Любаша. — Еще, еще! Дальше, дальше! — и мне стало противно, точно так она орала, когда однажды я оказался с нею в постели.

Милостивые читатели наших и зарубежных стран! Граждане Пегии, Каледонии, Шакалии, Заокеании, Муарии, Марихуании и других спец- и неспецпоселений этой земли! Если на кого-нибудь из вас будут надевать смирительную рубашку с двухметровыми рукавами из плотной ткани, пахнущей резиной, и запущенной гонореей, и старой водокачкой, проситесь, чтобы руки вам завязывали не сзади, а спереди, потому что лежать на завязанных сзади руках немыслимо как больно! Я даю вам этот ценнейший совет не только из чувства милосердия, но исходя и из моих чисто провидческих данных. Все мы в этом мире повязаны одной смирительной рубашкой. И если ваши передние конечности окажутся в этих отвратительных рукавах, напоминающих пожарные шланги, то знайте — ваши прелестные лапки не пребывают в одиночестве — рядом с ними стонут от боли сотни и даже миллионы рук всех тех, кого вы предали, и даже тех, кого вы не успели предать! Не стремитесь занять всю площадь этого гнусного пожарного шланга — подвиньтесь, господа и дамы, дайте расположиться рядом с вами еще миллионам уже состарившихся или не успевших родиться, женщинам и старикам, мужчинам и детям, белым и черным, красным и фиолетовым. Все мы под единым Богом ходим, и всем нам уготована единая участь. Это неважно, что в Каледонии бананы ничего не стоят, а в Шакалии швейцарским сыром кормят свиней, неважно, что Заокеания завалена изделиями высшего качества, которые тоже ничего не стоят, все равно всех ждут одни и те же шланги серого цвета, в зеленоватых мокрых пятнах, попробуйте разместиться в этих плотных одеяниях так, чтобы душа ваша не была сильно стеснена и ближнему дала приют рядом с вами. Но и это неважно, главное, умоляйте, упрашивайте ваших истязателей, чтобы вас не клали на спину, как кладут на прилавки заколотую свинью с развернутыми передними и задними ногами, точь-в-точь наш ближний, приконченный в обозначенный срок, — просите, чтобы вас положили животом вниз, тогда ваши руки окажутся сверху и вы не будете усиливать боль, нажимая на них всей тяжестью вашего благородного тела. Конечно же, и здесь есть свои издержки, вам придется физиономией упираться в плоскость каменного или деревянного стола, придется коленными чашечками скользить по жесткому ложу, бесполезно ища безболезненное пристанище. Если вы женщина, то вы можете испытать крайнее неудобство от того, что ваша грудь окажется придавленной и втиснутой в складки распроклятых рукавов — но это все мелочи в сравнении с тем, когда вы лежите на связанных руках! И секрет мне, да и вам при случае, а этот случай не за горами! — откроется, когда вы действительно испытаете это адское мучение и узнаете, что такое сумки плечевых суставов. Оказывается, я раньше ничего подобного не знал, наши суставы в сумках!!! Они надежно защищены от внешних ударов, от матушки-природы, но не от человека, овладевшего всеми тайнами сложного покроя смирительной рубашки, которая всегда в самый раз, в самый рост, в самую ширь на любую фигуру, на любую задницу и на любые плечи! Когда вас положат на собственные руки и крепенько прихватят с боков, чтобы вы не смогли перевернуться, и вы начнете давить на ваши суставы, а потом тщетно ерзать, чтобы найти избавление от дикой боли, то сумки от ваших ерзаний начнут лопаться, а это примерно то же самое в смысле ощущений, что и… ах, говорить об этом не могу… читал когда-то в средневековых романах, одним словом, что-то несусветное. И беда в том, что процесс разрыва тканей этих сумок длителен, он продолжается до тех пор, пока вы лежите, он сопровождается легкими обмороками, стонами, которые вырываются из вашей груди! И совсем другое, когда вы лежите на животе. Ваши руки покоятся над вами. Они летают в светлом озарении вашего бытия. Питаются духами вашей собственной ауры. Помните, руки — это те же глаза, те же органы чувств, то же половое зрение, половое чувство и половая добродетель. Руками, находящимися в несвободе, вы как бы зовете к себе Бога, умоляете: "Приди ко мне, освободи меня!"

Я в самом начале сказал вам, что руководствуюсь своими провидческими данными. Я еще раз готов сказать самое главное!

Жители Каледонии, Заокеании, России, Муарии, Марихуании и жители всех прочих поселений! Тренируйтесь в лежании кверху и книзу руками до того, как вы окажетесь на экзекуционном столе! Совершайте выше описанные процедуры с вашими близкими, вашими дальними, родными и безродными, с руководителями и подчиненными, с белыми и черными, с красными и фиолетовыми. Добивайтесь добровольного смирения в недрах смирительных рубашек! Пусть ваши сумки плечевых суставов рвутся постепенно, пусть на месте разрывов нарастают швы — они вам пригодятся, когда настанет час вашего приобщения к светлому таинству!

Помните, что вы столько нагрешили в этом мире, что за вас уже никто не пойдет на Крест, никто не будет искупать вашу вину, ибо вам самим придется корчиться в муках светлого озарения, как корчился я, когда омерзительная Любаша за то, что я отказался дальше, дальше! сочинять свой манифест всеобъемлющего предательства, велела одеть меня в смирительную рубашку и положить пузом кверху, а с боков прихватить еще широченными кожаными ремнями. Я просил ее:

— Готов тебе дать сто манифестов. Только развяжи! Ты самая добрая и красивая!

— Ах вот как ты заговорил! Трус! Мы с тобой, как с лучшим из людей. А ты, как последняя тварь.

— В конце концов, меня нельзя уродовать до эксдермации!

— Никто не уродует вас, господин Сечкин. Полежите ночку, поймете, что такое настоящее высокое чувство, будете проситься на Крест, как на праздник.

И ушла, бестия! А я лежал на связанных руках, и брезент смирительной рубахи плотно облегал мое приговоренное несчастное тело.

Каким образом нашла меня тетя Гриша, я так и не узнал. Она пришла ночью. Легонько коснулась моего плеча:

— Степа. Сыночек. Принесла тебе творожку.

— Развяжи руки, тетя Гриша.

— Не могу. Не положено, — ответила она. — За мною следят. Сюда шла — крыльцо обвалилось. Только переступила порог, а оно за моей спиной — брык! Видишь, вся в пыли.

— Ну ослабь хотя бы веревочки, Агриппина Домициановна.

— Не могу, милый. Не могу. И не проси. Съешь творожку. Когда УУУПРа сгорела, меня в БИРНАЙПРОДСИЛ перевели. И не выговоришь. Это биржа по найму труда и его продаже. Теперь труд продают и покупают. А Шубкин отделом ведает.

— Разве он не сгорел?

— Слегка поджарился. Теперь всем говорит: я готовился стать фиолетовым. И впрямь рожа у него в рубцах, иссиня-красная.