Дневник - Генри Хопоу

улице, — только и сумел произнести Илья. Он думал, что слезы, проливающиеся всю ночь, закончились, а слезная железа не сумеет выработать той соленой жидкости даже на пару капель, но ошибался. Он разрыдался, вновь переживая ночное событие.

Разрыдалась и Вика.

Авария хотел было их успокоить, броситься к ним и прижать к своей груди, но решил, что ему не удастся заменить ни их родителей, ни любого другого родного и близкого им человека. Он молча смотрел и сопереживал, только догадываясь об истинной природе их слез. Пока они плакали и жалобно всхлипывали, он прокручивал в голове различные варианты. Думал, что они поссорились с Витей, поругались. Что он ушел от них, ведь их дружбе пришел конец. Вот только он никак не мог найти веской причины для серьезной ссоры настоящих друзей. Может быть, любовный треугольник, где не нашлось места одному углу? Похоже на то.

Когда завывания и слезы сошли на нет, а глаза детей пылали режущей краснотой, Авария обратил внимание на экран телевизора, где камера видеонаблюдения транслировала картинку высокой четкости: пенсионер, по внешнему виду ничуть не отличающийся от нового Аварии, набирал на источнике бутыль воды, а его такса (почему туда так манило зверей?), поджав хвост и обнюхивая иссохшую землю, кружилась в одном месте, где, вроде бы, ничего и не было. Это-то и насторожило Аварию.

Тревога появилась, когда краем глаза он приметил что-то необычное. То, что никогда бы не бросилось в глаза гостю мастерской. Лопата: она все так же висела на крюках под потолком, да только была развернута. Значило это лишь одно — ее снимали, а значит, пользовались.

— Вика. — Когда она успокоилась, Авария обратился именно к ней. Пускай ее видок был хуже Ильи, но все-таки она была старше и могла лучше растолковать суть произошедшего. — Расскажи, что случилось.

— Расскажу, но сначала нужно осмотреть мою ногу. Она… Мне кажется, сломана кость…

Авария пошатнулся, заметив, что на ее ногах только один ботинок. Он наклонился и бережно снял носок с безботиночной ноги. Тот был липким и грязным. Авария боялся, что он пропитан кровью.

Нога Вики не посинела, не побагровела и даже не опухла. Только подушечки пальцев и пятка сморщились от переизбытка влаги — и больше ничего. Почти ничего. Ссадина, оставшаяся после удара Ключом, скрывалась в морщинках пятки. Авария полил ее перекисью водорода и вытер сухим полотенцем. Вика не проронила ни слова.

— Так — больно? — Он задел пятку явно слабее, чем когда протирал ее.

— Нет.

— А так? — Он надавил сильнее. На коже остался белый след и через мгновение исчез.

— Обычно.

— Пошевели ногой.

Вика пошевелила.

— На мой взгляд, просто царапина, не более. Ну или небольшой ушиб, — заключил Авария.

— Но вчера я слышал треск, — вставил Илья. — И Вика хромала.

— Возможно, я просто испугалась… Будем верить, что кости целы, какими бы они там ни были.

— Так что все-таки произошло? — спросил Авария. — И где Витя?

— Там. — Вика посмотрела наверх.

— На улице, — пробубнил Илья.

И вместе они рассказали Аварии подробности прошедшей ночи.

17

Как и всегда, заранее созвонившись, Настя и Лиза, девчонки, что курили в кабинке туалета в день, когда Илья впервые повстречал Вику, встретились возле кофейни, на пересечении Кофейной (как бы глупо это ни звучало) и Сиреневой. Как и всегда Лиза опоздала на пятнадцать минут, сославшись на долгую дорогу, хотя сама просто засиделась в «Ютубе» и вышла позднее.

— Нам давно следовало поменять место встречи на равноудаленное от наших домов, — сказала она Насте, роясь в сумочке.

— Божечки-божечки! Какая ты стала умная! А какие умные слова вылетают из твоих уст!

Посмеиваясь, они зашли в кофейню.

Кофе в той кофейне им никогда не нравилось: ни вкуса, ни ассортимента — ничего. Только цена и сам факт — кофе из кофейни. Они покупали его, только чтобы сфоткаться с брендированным стаканчиком и выложить фотку в сеть, как и остальные девчонки Слобурга. Потом, конечно, напиток выпивали — не пропадать же добру! — но удовольствия он не вызывал. А куда деваться — кофейня-то в городе первая и пока что единственная, так что и выбирать не приходится.

С зелеными матовыми стаканами в руках они прогуливались уже привычным для них маршрутом: Кофейная; по Краснознаменской — до площади, где можно поглазеть на задницы пацанов и оценить шмотье девок, так же глазеющих на парней; дальше — Парковая: там можно зайти в магазины одежды, обуви, ювелирные и тоже поглазеть; после — излюбленная водителями дорогих и не очень тачек парковка, на которой, как и остальные шалавы, можно повилять бедрами и построить глазки — глядишь, прокатят. Ну и напоследок: снова кофейня, стаканчик кофе и еще один круг.

Обеим вот-вот должно было стукнуть восемнадцать, но курить на людях они еще стеснялись и побаивались. Поэтому выискивали укромные уголки, которые уже знали наизусть не первый год.

Первую свою сигарету в тот день они, как и всегда — на двоих, раскурили за автобусной остановкой, навалившись на ее кирпичную стену. Вторую — за автомойкой, а третью — за одиноким, отдаленным от остальных столиком на набережной. Как и другие жители города, столик тот они недолюбливали. Там, где он находился, не показывались даже дворники, а, чтобы до него добраться, приходилось пробираться по узкой тропинке сквозь дебри.

Этот столик, скрывающийся от знойного солнца под кронами берез, Настя и Лиза прозвали столиком для откровений. Они захаживали к нему очень редко.

Впервые для себя его обнаружила Лиза, когда в пятнадцать лет поругалась с родителями и всю ночь скиталась по городу, за что на утро получила выговор. В ту ночь в эти дебри ее заманила небольшая светящаяся точка и тихая мелодия. Когда Лиза осмелилась пройти по темной тропинке, нашла на столике мобильный телефон. Телефон разрывался от звонков, показывая на экране имя абонента — ЖЕНА. Под столиком валялся пьяный мужик. Храпел. Недолго думая, Лиза подложила телефон к уху спящего и толкнула его ногой в плечо. Мужик открыл глаза, опешил и судорожно ответил на звонок. Лиза поспешила убежать и в ту ночь больше не бродила по набережной. В ту ночь она гуляла по Парковой и заглядывала в подсвеченные витрины магазинов.

Настя же познакомилась со столиком за месяц до Лизы. Туда ее привел кавалер на первое свидание. Там она впервые поцеловалась и впервые же отказалась от первого секса. На следующий день ее ухажер бросил ее, ссылаясь на переезд в другой город. Естественно, это было враньем. Настя не горевала, потому что даже не успела привязаться к