Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

тепло, наступают внезапно, все зависит от того, какой придет ветер, какое дыхание океана пронесется по Западно-Сибирской, ничем не защищенной низменности.

В ту весну случилось так, что нитка только что уложенного в открытые траншеи газопровода осталась без «пригруза» — бетонных кубов весом по четыре с половиной тонны каждый. А почва здесь размокает быстро, и тогда всплывающие без пригруза трубы, находясь к тому же под давлением газа, могут разорваться.

Обстановка продиктовала такое решение: временно отключить газопровод и провести операцию по заземлению этого участка трассы. В Надыме был проведен праздничный митинг, и тут же все прямо с митинга отправились в тундру.

На трассу предварительно завезли палатки, еду, спальные мешки, отключили газопровод, и началась работа. Надо ли говорить о том, с каким напряжением трудились люди, зная, что у них в запасе немногим более суток! Ветер, снегопад — ничто не могло помешать строителям делать свое дело. За сутки повесили все пригрузы — четыре тысячи плит.

А ночью внезапно начала меняться погода, днем вышло солнце, пропитанная водой почва потекла, дороги мигом испортились, и людей из тундры в Надым пришлось затем вывозить вертолетами.

Так прошел этот праздничный день. Ну а обычные, будничные — они заполнены такой же неотступной, упорной, динамичной работой, такой же борьбой с трудностями, которую, право же, при самом осторожном отношении к громким эпитетам, все же нельзя назвать иначе как героической.

В Надыме, в Медвежьем и южнее, на перевалочных пунктах, на пристанях в Тобольске, в Сургуте, я видел много больших стальных труб. Они лежат высокими штабелями, издали похожие на гигантские многоствольные минометы. Трубы везут на север по воде, на палубах барж, в трюмах теплоходов, нередко можно увидеть, что трубу несет над тундрой, подхватив своими руками-тросами, похожий на жука вертолет. Там, где это было возможно, я подходил к трубам, стараясь узнать, какого они завода.

Если завод в Медвежьем — это стальное сердце промысла, то трубопроводы — несущие голубое топливо артерии. И тысячи километров этих кровеносных сосудов для нефти и газа составлены из труб, родившихся на хорошо мне знакомом Челябинском трубопрокатном заводе.

Когда я вижу где-либо челябинские трубы, я всегда невольно вспоминаю Челябинск, завод, великолепные, залитые светом цеха, громадные станы, мощные поточные линии южноуральского гиганта.

Наверно, это двойное зрение в какой-то мере прибавляет мне остроту, объемность, я бы еще сказал — пространственное видение усилий множества людей по сотворению трубопроводов.

Как-то один из моих знакомых, рабочий Челябинского завода, сказал мне с очевидной и нескрываемой гордостью:

— А вы знаете, свои, заводские трубы всех калибров я узнаю в любом месте.

Я этим, конечно, похвастаться не мог бы. У меня нет такого навыка, такого знания труб. Но, право же, и я тоже с неким «родственным чувством» подходил к штабелям труб на пристанях, на железнодорожных станциях земли Тюменской, на промыслах Медвежьего и Уренгоя. Скорее всего, в силу именно этого родственного чувства я через несколько месяцев испытал волнение и ощутил пусть малую, но душевную свою сопричастность к большому празднику строителей, когда стальная нитка супергазопровода «Сибирь — Москва», длиной в три тысячи километров, пришла от Медвежьего в нашу столицу.

Это произошло во второй половине октября 1974 года. Когда в ясный, хороший день москвичи собрались на торжественное открытие газопровода и толпа людей заполнила пустырь на пересечении Волгоградского проспекта и окружной автострады, наверно, каждый из побывавших там, мысленно прикинув путь газа в столицу, подивился огромности вложенного в это сооружение труда.

Тем более что всюду — на плакатах, на транспарантах, на плоскости трибуны, наскоро сооруженной, — была изображена схема маршрута, идущего от Надыма через Пунгу, Нижнюю Туру, Пермь, Ижевск, Казань, Горький, через тринадцать областей и автономных республик, через двадцать три реки, в том числе Обь, Волгу, Каму, Оку, через болота, овраги, автомобильные и железные дороги.

Трубопровод был построен за 9 месяцев, на 60 дней раньше, чем планировалось. И уже одно это говорит о многом. Митинг на Волгоградском проспекте собрал не только москвичей, но и северян, прилетевших из Надыма и Медвежьего, горьковчан, которые вели нитку газопровода на четвертом — завершающем — этапе. Здесь были и те, кто с благодарностью к строителям «принимал сибирский газ», — представители общественных, хозяйственных, партийных организаций.

Министр строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР Борис Евдокимович Щербина огласил текст приветствия ЦК КПСС и Совета Министров СССР участникам строительства газопровода.

Затем состоялся торжественный митинг.

«...Приход сибирского газа в столицу — это начало больших качественных перемен в топливном балансе страны, — сказал, выступая на этом торжестве, министр газовой промышленности СССР С. А. Оруджев. — В дело вступила газоносная провинция севера Тюменской области, подземные кладовые которой хранят три четверти всех газовых запасов Советского Союза. Положено начало крупномасштабному использованию топливных богатств Сибири. Отныне и на многие годы вперед основной прирост добычи газа в стране будет производиться за счет освоения тюменских месторождений...»

«Отныне и на многие годы»! — сказал министр.

Отныне мы действительно все чаще будем думать о нефтяниках и газовиках Тюмени, восхищаться их достижениями, радоваться масштабу развернувшихся работ.

«Сибирь — Москва» — это, пожалуй, не только название трубопровода, но и своего рода вступление в тему. Это начало рассказа об увиденном на севере, о том, что и как меняется в профессиональном и духовном облике советских нефтяников вместе с этапами нашей индустриальной истории, в которой каждое десятилетие — это эпоха.

Ничто не рождается на пустом месте. И все лучшее сегодня подготовлено трудом, энергией, инициативой и исканиями предыдущих рабочих поколений.

Поэтому мне и хочется перебросить здесь мысленный мост из семидесятых годов в сороковые, пятидесятые. Вспомнить то, что довелось увидеть самому, рассказать о рабочих людях, нефтяниках первой послевоенной пятилетки. А затем вернуться к событиям наших дней, от старой Кубани — родины русской нефтяной промышленности — к событиям и героям нового тюменского севера.

2. В сороковые, грозовые

Я впервые попал на нефтяные промыслы Кубани зимой 1947 года. Стояли зимние, а в этих краях дождливые и пасмурные дни. Земля на полях, лишенная снежного покрова, разбухла и вся сочилась влагой. Грязь, как гигантское тесто на дрожжах, всходила на грунтовых дорогах, делая их непроходимыми ни для машин, ни для лошадей.

Мы ехали как-то к новому промыслу, расположенному в районе, бывшем еще недавно