Родная кровь - Anne Dar

…Я услышал крики Лурдес ещё до того, как переступил порог дома, и потому входную дверь открывал крайне аккуратно. Лурдес иногда позволяла себе срываться на истерику, но на тон испуга, который слышался в её дребезжащем голосе в этот раз, она никогда в своей жизни не замахивалась – она могла кричать от злости, но только не от страха. Я сразу заподозрил, что это не просто плохой знак, но отчётливое предупреждение о неминуемой опасности.

Первыми чёткими словами, услышанными мной из соседней комнаты, были слова Байрона о том, что он сделал дубликаты некоей видеозаписи, но следующие его слова прояснили для меня всю картину: “Можешь даже не рассчитывать в очередной раз выйти сухой из воды вместе со своим любовником, лживая тварь! Можешь попробовать избавиться и от меня, как вы избавились от моей матери, двух попавшихся вам под руку докторов, Рины Шейн и Ванды Фокскасл, и, в конце концов, избавились от Терезы – о твоих преступлениях всё равно всем станет известно уже через считанные минуты! «…» ТЫ УБИЛА ТЕРЕЗУ!!! ТЫ ПЫТАЛАСЬ УБИТЬ МОЕГО СЫНА!!!”.

Байрон был не зол – он был вне себя. Энергетика его яростного состояния буквально приковала меня к месту. Кажется, я впервые в жизни так отчётливо испытал оголённый страх. Потому что я знал, что Крайтон-младший в корне отличается от Крайтона-старшего, что означает, что раз Байрон узнал всё, значит теперь сделает всё, чтобы нас с Лурдес покарать самым жестоким образом… Мы отобрали у него не просто правду о его происхождении, но убили его мать и любимую им женщину. Да он нас казнит без суда и следствия!..

Когда Байрон сказал Лурдес подниматься наверх и решать самой, что с собой делать, я понял, что это приговор и что следующий приговор будет выписан мне. Лурдес уже было не спасти, я знал это, как и знал то, что мои семьдесят четыре года не пойдут ни в какое сравнение с тридцатью двумя годами этого мускулистого потомка Пины – он уложил бы меня одним щелчком по носу, вздумай я наброситься на него. Даже эффект неожиданности мне не помог бы, а то, что могло бы помочь, в этот момент было сокрыто в двойном дне бардачка машины Лурдес и было заряженным “на всякий случай”.

Я сумел ретироваться из дома незамеченным, но для спасения Лурдес было уже слишком поздно. Сев за руль автомобиля Лурдес, я уже знал, что она уже находится на втором этаже в своей спальне, уже пьёт цианид, а значит ей уже не помочь и риск не будет оправдывать средств. Вжав педаль газа в пол до упора, я на полной скорости покинул территорию Крайтона. В итоге у меня получилось скрыться прежде, чем вызванные Байроном копы успели увидеть мой не успевший остыть след.

Я предвидел подобный вариант развития событий с тех пор, как узнал о том, что при первой попытке пристрелить Терезу Холт я промахнулся. “Ты старый идиот!”,– кричала Лурдес три недели назад, как только я переступил порог её спальни, думая, что она желает со мной поиграть.– “Я только что видела её в кабинете Байрона! Тереза Холт жива!”. С тех пор я действительно чувствовал себя идиотом, так как, не зная того, являлся им все последние пять лет своей жизни, ведь я искренне верил в то, что убил именно Терезу Холт. Мой старик, пять лет назад всё ещё бывший главным следователем уголовного отдела полиции Роара, не удосужился назвать мне имя убитой мной девушки, я же, будучи уверенным в своей правоте, не уточнил, и в итоге Тереза Холт не только сохранила себе жизнь, но и воспроизвела на этот свет новую жизнь – она родила сына Байрона, внука Пины. Одна только мысль о том, что эта родословная линия никак не может прерваться, в последующие недели захлестнула мои мысли мутной волной безотчетной злости на самого себя. Я всегда был из тех, кто любит доводить начатое дело до конца, но жизнь Терезы никак не желала обрываться. Сначала Рина Шейн, затем Ванда Фокскасл… После двух неудач с одной никчемной девчонкой, на первый взгляд ничем не выделяющейся из общего стада других девиц, я уже был зол так, как не был зол никогда в своей жизни, даже когда знал, как жестоко Эрнест на протяжении долгих лет насиловал Лурдес, не в силах рассмотреть, а значит понять её вину, вызывающую в нём эту зверскую агрессию.

Для того, чтобы погасить злость в своей грудной клетке, этот неконтролируемый, а потому с каждым днём всё опаснее разрастающийся пожар, мне необходимо было сделать только одно – пристрелить наконец Терезу Холт. И я её пристрелил. И наконец почувствовал удовлетворение. Я только начал им упиваться, когда Байрон всё узнал.

Мы с Лурдес всегда считали Байрона самым опасным игроком в нашем страшном покере, об участии в котором он до сих пор всё же не подозревал, и потому, стоило Байрону перешагнуть отметку подросткового возраста, как я начал готовиться к тому варианту исхода событий, в котором мне придётся защищаться именно от этого нападающего. Можно сказать, что я предвидел, что именно сын Пины рано или поздно, случайно или умышленно, но обязательно разоблачит нас с Лурдес. И потому все эти годы я был готов к сокрушительному удару с этой стороны так же, как была готова к нему Лурдес, вот только я, в отличие от этой женщины, всю свою жизнь оперирующей крайностями, не собирался глотать цианид. Я планировал продолжать жить, пусть и осознавал, что после вскрытия правды моя жизнь больше не будет столь безбедной, а местами даже роскошной, какой она была на протяжении последних тридцати пяти лет, с момента рождения моей обожаемой дочери.

Августу я любил с самого её рождения. Эта девочка принесла мне всё: богатство её приёмного отца, радость тайного отцовства, гарантию на безбедную старость. Она была моим любимым, но не единственным ребёнком, о чём Лурдес, мастерица сногсшибательного блефа, даже не догадывалась – я обошёл её хотя бы в этом.

Моим родителям было по двадцать лет, когда у них, спустя пять месяцев после официально заключённого между ними брака, родился я. Отец в то время только заканчивал полицейскую академию, мать же оканчивала медицинский колледж. В итоге отец всего за пять лет практики дослужился до должности шерифа в Куает Вирлпул, то есть вскарабкался на высокую ступеньку социального статуса в провинциальном городке, насчитывающем в то время всего пять тысяч душ, а мать как была фельдшером в местном медицинском пункте, так им и осталась вплоть до пенсионного возраста. Первые годы после моего рождения мы жили бедно, но после того, как родители наконец встали на ноги и перестали зависеть от подачек собственных родителей, купили собственный дом и хорошо обставили его, мы стали весьма приличной, финансово обеспеченной семьёй. Однако как только мы перестали нуждаться в деньгах, наличие которых мы приравнивали к гарантии счастья, мои родители, лишившись финансовых целей, начали охладевать друг к другу. Оставшись без трудностей, которые они могли бы решать вместе и которые разбили бы любую другую пару, но только не их, каждый из них вскоре потерял интерес к своему партнёру.

Отец впервые изменил моей матери, когда мне было десять лет, и я первым узнал об этом, потому как случайно услышал женские стоны, доносящиеся из нашего гаража, пока мать находилась на ночной смене в медицинском пункте. С тех пор он стал регулярно изменять ей, в основном с несчастными в браке женщинами, но подобное поведение было сложно скрывать в таком маленьком городке, как Куает Вирлпул, и потому мать достаточно быстро поняла, что именно происходило за её спиной. Первые пять лет она выжидала окончания похождений своего сексуально озабоченного мужа, а наконец осознав, что он не может остановиться, завела себе любовника-дальнобойщика и, в отличие от моего отца, таскающегося за каждой легкодоступной юбкой, она на протяжении двадцати лет оставалась в отношениях только с одним-единственным любовником, что оборвалось только со смертью этого мужчины, появляющегося в городе наездами. Родители не разводились, хотя их любовь окончательно остыла уже к моему десятилетию, и детей, помимо меня, они больше не завели. Им просто было удобно друг с другом в финансовом и социальном плане, и этого для них оказалось более чем достаточно, чтобы в итоге так и не разорвать свой странный брак.