Рокоссовский - Борис Соколов

Следует отметить, что советские офицеры в Войске польском имелись в значительном количестве еще до назначения Рокоссовского министром национальной обороны. Так, при подготовке так и не состоявшегося судебного процесса по делу бывшего министра национальной обороны, близкого к Гомулке генерала Мариана Спыхальского, тезис о его «враждебности» к советским офицерам и о стремлении к их вытеснению из польской армии был одним из главных пунктов обвинения. Однако до назначения Рокоссовского присутствие советских офицеров в польской армии и динамика изменения их численности были следствием конкретных советско-польских договоренностей. До 1949 года число советских офицеров и генералов в Войске польском неуклонно сокращалось. Так, в беседе с И. В. Сталиным 24 мая 1946 года маршал Михал Роля-Жимерский информировал, что из Войска польского уже откомандированы 11 400 советских офицеров и что численность оставшихся (4600 человек) польское правительство хотело бы сократить до 1500 человек, главным образом поляков по национальности. Советское руководство не сопротивлялось этим намерениям польской стороны. В 1946–1948 годах численность советских генералов в Войске польском сократилась с 44 до 21. Сталина особенно тревожило, что должности, остававшиеся вакантными после отъезда советских офицеров, замещались вернувшимися в страну кадровыми польскими офицерами, ранее воевавшими в армии Андерса вместе с западными союзниками.

При Рокоссовском в 1949–1952 годах доля советских офицеров в польском офицерском корпусе уменьшилась с 6 до 2 процентов. Это произошло прежде всего за счет увеличения численности офицерского корпуса Войска польского. При этом советские генералы занимали все ключевые посты в руководстве польской армии. Всего в Войске польском в разное время служили более 50 советских генералов и более 12 тысяч советских офицеров.

10 мая 1950 года Рокоссовского избрали в политбюро ПОРП, а осенью 1952 года он стал еще и вице-премьером польского правительства.

Маршал А. Е. Голованов говорил Ф. Чуеву, будто впоследствии Рокоссовский рассказывал родным и друзьям, как поляки сразу по приезде дали ему красавицу секретаршу, которая утром пришла в кабинет с бумагами: «А там все по-польски написано, и я пытаюсь говорить по-польски — беру русский корень слова и приделываю к нему шипяшее окончание: „Разобрамшись, докладайте!“ — дескать, разберись, а потом докладывай». Секретарша почему-то покраснела и спросила, хорошо ли пан Рокоссовский знает «польску мову». Оказалось, что маршал сказал ей: «Раздевайтесь и ложитесь!» На самом деле это — типичный лингвистический анекдот, построенный на различном значении одних и тех же слов в русском и польском языках. Молва просто связала его с именем Рокоссовского. Хотя польский язык Константин Константинович к тому времени действительно знал плохо, но только по причине многолетнего отсутствия практики. Приехав в Польшу, он сразу попросил своего адъютанта найти ему хрестоматию польской литературы, по которой школьники изучали родной язык. И очень скоро маршал восстановил навыки польского языка, который для него был родным, и стал вполне свободно говорить по-польски. Причем современники отмечали, что говор у него был тот, который был характерен для Варшавы начала XX века, времен его детства.

Внук маршала Константин Вильевич Рокоссовский вспоминал:

Бывший президент Польши генерал Войцех Ярузельский в 2005 году в интервью русской версии журнала «Ньюсуик», в ответ на приведенный корреспондентом анекдот о том, как Сталин говорит Рокоссовскому: «Мне проще одного тебя переодеть в польский мундир, чем все Войско Польское переодевать в советские», заметил: «Назначение Рокоссовского — трудная проблема. Его польское происхождение было широко известно; я, например, знал его сестру — она вообще всю жизнь прожила в Варшаве. Но он стал министром с должности командующего советской группой войск в Польше и на многие посты назначал советских генералов, которые не знали ни нашего языка, ни страны. Уже начиналась холодная война, и Польшу сделали частью противостояния между Востоком и Западом. Войско Польское при Рокоссовском, конечно, усилилось, но и очень увеличилось, и большая армия стоила стране колоссальных средств». И в том же интервью Ярузельский в ответ на вопрос, что ему было известно о расстреле польских офицеров в Катыни, утверждал: «Я был в советском военном училище, когда напечатали заявление ТАСС: мол, распространена немецкая провокация — фашисты утверждают, что советские органы расстреляли поляков, но это ложь, это сделали сами немцы. И была комиссия академика Бурденко, она подтвердила: да, расстреляли немцы. И от всех польских частей были собраны представители, их возили в Катынь, и они нам с полным убеждением рассказывали: да, наших расстреляли немцы».

Первые сомнения, по словам Ярузельского, возникли у него еще тогда, когда советский обвинитель Р. А. Руденко на Нюрнбергском процессе «поднял тему Катыни, а потом, когда потребовались доказательства, он этот вопрос снял. А после на Западе много писали о советском расстреле в Катыни, и в Польше это было известно. Я обращался за объяснениями по поводу Катыни к маршалу Гречко, но всегда получал один ответ: это империалистическая пропаганда. Ну что было делать в тех условиях? Единственное, что я сумел добиться — с 1970-х годов нам позволили возлагать в Катыни венки. И только Горбачев передал мне документы о расстреле».

Думаю, здесь генерал немного покривил душой. Опубликованные на Западе документы и материалы, в том числе показания вернувшихся из плена польских офицеров, не оставляли сомнений в советской вине уже к концу 1940-х годов. Но генералу Ярузельскому стыдно было признаться себе и миру в том, что он, не сомневаясь, что за катынское преступление ответствен Советский Союз, верой и правдой служил установленному СССР в Польше коммунистическому режиму.

Рокоссовский никогда и ни с кем не говорил о Катыни. И не только потому, что в СССР на катынское дело было наложено табу. Боюсь, что Константин Константинович делал все, чтобы убедить себя в том, что польские офицеры были классовыми врагами, мешавшими будущей советизации Польши, и поэтому их надо было уничтожить. Во всяком случае, маршал Польши искренне рыдал над гробом Сталина. А ведь он, сам два с половиной года проведший в «Крестах», достигший вершин военной карьеры, должен был хорошо знать, что решения такого уровня, как расстрел 22 тысяч польских военных и гражданских пленных, не могли быть осуществлены без ведома и санкции вождя.

Советский Союз давал Польше большие кредиты для развития тяжелой промышленности, имевшей прежде всего военное значение (в том числе и для советского атомного проекта). Как пишет польский историк Анджей Скшипек, «увеличения военных обязательств Польши Кремль достиг, создав систему персональной зависимости Войска Польского от Советской Армии путем назначения маршала К. К. Рокоссовского главнокомандующим in spe. Так как Рокоссовского окружали многочисленные советские офицеры, можно говорить о советизации / русификации армии. Армии, впрочем, прекрасно оснащенной и обученной, небывалой по своим размерам — насчитывающей 400 тыс. военнослужащих. Содержание такой большой армии в мирное время не могло не повлиять на уровень жизни населения. Эта огромная армия была следствием реализации военной доктрины массового использования наземных войск, наилучшим образом оснащенных танками, артиллерийскими орудиями и другим оружием этого типа».