Загадка XIV века - Барбара Такман

Он советовал духовникам пробуждать в детях чувство вины относительно их сексуальных пристрастий — так они поймут необходимость в покаянии. Мастурбация, даже без эякуляции, есть грех, что «забирает девственность ребенка даже в большей степени, чем если бы в том же возрасте он вступил в связь с женщиной». Отсутствие чувства греха в этом отношении у детей является ситуацией, которую необходимо изменить. Они не должны слышать грубые разговоры, не должны позволять целовать себя и ласкать друг друга, не спать в постели с лицом противоположного пола и с взрослыми, даже одного с ними пола. У Жерсона было шесть сестер, все они предпочли остаться девственницами и не вступили в брак. Столь сильная личность, очевидно, появилась не без мощного влияния семьи.

Секс был одним из факторов, вызвавших неприятие Жерсоном «Романа о Розе» Жана де Мена. Воспевание Меном плотской любви, его насмешки над целомудрием, возвеличивание разума, его скептицизм, антиклерикализм — все это было неприемлемо для Жерсона. Когда в 1399 году Кристина Пизанская в своем «Послании богу любви» обрушилась с нападками на Жана де Мена, Жерсон поддержал ее в проповеди со всей страстью сжигателя книг. Он обличил «Роман о Розе», назвав его пагубным и аморальным: роман унижает женщин и делает привлекательным порок. Попади ему в руки экземпляр этого романа, сказал он, единственный из всех оставшихся и оцениваемый в тысячу ливров, то он, скорее, сжег бы его, препятствуя тем самым распространению пагубы. «В огонь, добрые люди, в огонь».

Почитатели Мена бросились на его защиту — написали открытые письма Кристине и Жерсону. Защитники — Жан де Монтрей, Гонтье и Пьер Коль — были клириками и учеными и служили короне. Вместе с академиками, придерживавшимися тех же взглядов, они были среди тех, кто избрал отличную от Жерсона дорогу в недовольстве замшелыми построениями схоластов. Веря в разум и понимая естественные инстинкты, они признавали за человеком свободу духа. В этом смысле они были гуманистами, хотя и не имевшими отношения к классическому гуманистическому движению во Флоренции. В творчестве Мена их привлекал свободный полет мысли и смелая атака на стандартные воззрения. Многие умные, ученые и начитанные люди, как уверял Жан де Монтрей, ставили «Роман о Розе» столь высоко, что скорее остались бы без последней рубашки, чем лишились бы этой книги. «Чем более исследую я значение тайн сего глубокого и прославленного творения, тем более изумляет меня ваше враждебное к нему отношение».

Пьер Коль был смелее в защите чувственности, так оскорбившей Жерсона. Он отважился объявить, что Песнь песней Соломона сочинена во славу дочери фараона, а не церкви, и женские гениталии (в романе — роза) — святыня, о которой говорится в Евангелии от Луки, и сам Жерсон может стать жертвой безумной любви, как уже случалось до него с иными богословами.

Дебаты расширились. Кристина ответила «Беседами о Розе», а Жерсон — трактатом против «Романа о Розе», в котором аллегорические фигуры жалуются перед «священным двором христианства» на Жана де Мена и проклинают его. Хотя последнее слово в споре было за Жерсоном, он не смог разрушить притягательность этой книги. Ее продолжали активно читать и в XVI веке, она пережила даже попытку морализировать персонажей, когда Розу представили аллегорией Иисуса.

Жерсон оставался внутри официальной теологии, но поиски веры увлекали других в сторону институциональной религии. Они искали замены ритуалам, ставшим рутиной и источником коррупции. Казалось, люди потерялись в темном лесу, со всех сторон подстерегала опасность и все больше требовалась вера.

Ущерб, нанесенный схизмой, усугублялся. Ради поддержания собственного престижа оба папы вели себя экстравагантно, а для этого им требовалось все больше и больше денег. Папа Бонифаций имел в Риме долю с ростовщиков и бесстыдно торговал бенефициями, иногда перепродавая должности тем, кто платил больше. За деньги он позволял этим людям иметь одновременно и десять, и двенадцать бенефиций. Климент VII изымал «добровольные» пожертвования и субсидии и повышал церковные налоги до тех пор, пока в 1392 году епископы не отказались платить и не донесли свой протест до папского дворца в Авиньоне. Будучи ставленником Франции, Климент взыскивал десятины с французских клириков. Денег ему не хватало, и он вынужден был занимать у ростовщиков и закладывать церковную утварь. После его смерти выяснилось, что он заложил даже папскую тиару.

В империи «эффект схизмы» был не слишком заметен, так как тамошняя обстановка и раньше была хаотичной, так что раскол не сделал ее намного хуже. Перед кончиной Карл IV принял меры предосторожности и заранее назвал императором своего старшего сына, короля Богемии Венцеслава, однако заблаговременная передача титула отнюдь не означала, что все будет просто и гладко. Это и неудивительно, поскольку Карл распределил управление имперскими территориями между двумя братьями Венцеслава — точнее, его дядей и двоюродным братом. Их интересы часто противоречили друг другу, соперничавшие дворы Виттельсбахов и Габсбургов враждовали друг с другом, более двадцати княжеств проявляли непокорность, города, боровшиеся за свои привилегии, формировали союзы. Из-за царившей анархии центральное правительство не имело возможности собирать положенные налоги, а император был не в состоянии контролировать ситуацию.

Венцеславу IV было восемнадцать, когда в 1378 году, вскоре после памятного визита в Париж вместе с отцом, его провозгласили императором. Несмотря на то, что отец учил его искусству управления, несмотря на то, что Венцеслав был хорошо образован и говорил на латыни, французском, немецком и чешском языках, характера ему недоставало, и он не мог повелевать обстоятельствами. Начальные попытки привести в равновесие разбалансированные силы и прекратить постоянную вражду групп и классов, городов и принцев, мелких и крупных нобилей, германцев и чехов ни к чему не привели, образовался запутанный клубок, отрицавший сюзеренитет — и уничтожавший сюзерена.

Трагическая фигура — таким рисуют Венцеслава хронисты. Это был человек вроде Калибана — полушут, полузлодей, характер, составленный из полуправд и легенд и отразивший борьбу непримиримых противоречий. Поскольку его правление стало первопричиной гуситского восстания против церкви и возрождения чешского национализма, враждебно настроенного к германцам, то после смерти Венцеслав пострадал и от клириков, и от германских хронистов. Написанное слово одержало несправедливую победу. Впрочем, если в рассказах о Венцеславе многое преувеличено, некоторые записи похожи на правду.

Сторонники императора писали, что Венцеслав был недурен и хорошо воспитан, в то время как критики называли его «боровом», шлявшимся по ночам с дурными товарищами: по их словам, он вваливался в дома бюргеров и насиловал их жен, а свою жену упрятал в бордель; еще говорили, будто Венцеслав зажарил повара, который подал ему подгоревшую еду. Согласно этим версиям, он родился от сапожника и был уродливым и безобразным. Он якобы стал причиной смерти матери, скончавшейся при родах; в момент крещения он обгадил крестильную воду, а во время коронации, будучи двухлетним ребенком, испачкал покрывало на алтаре, потому что сильно потел. Все эти знаки, предвещавшие плохое правление, были выявлены постфактум. Венцеслав бывал счастлив только на охоте, по несколько месяцев проводил в лесу в охотничьем домике и пренебрегал своими прямыми обязанностями. Он предпочитал компанию грумов и охотников, которых, к возмущению баронов, возводил во дворянство. Ранние попытки Венцеслава добиться правосудия и навести порядок лишили его душевных сил. Оказывая благоволение одной фракции, он настраивал против себя другую, ошибки в разрешении споров выставляли Венцеслава в глазах людей посмешищем и изрядно злили, он был неспособен проводить последовательную политику, бежал от проблем и находил удовлетворение в охоте и в пьянстве.