Гений - Теодор Драйзер

Квартира-студия, которую они выбрали себе в Нью-Йорке, находилась в новом, роскошно отделанном доме на Риверсайд-Драйв близ Семьдесят девятой улицы, где Юджин давно мечтал поселиться, – дом этот был специально приспособлен под студии. Риверсайд-Драйв – район всевозможных выставок (и вместе с тем одна из главных артерий города), с его атмосферой аристократического парка, с великолепной панорамой величавого Гудзона и изумительными закатами – всегда манил к себе Юджина. Когда он впервые приехал в Нью-Йорк, для него было наслаждением бродить здесь, наблюдая поток элегантных экипажей, кативших по направлению к могиле Гранта. Сколько раз, бывало, сидел он днем на этой самой скамье – или чуть подальше – и смотрел, как беззаботные всадники и амазонки веселыми кавалькадами проносились мимо, раскланивались со знакомыми, снисходительно и свысока разговаривали со сторожами и метельщиками парка и лениво любовались рекой. Каким недоступным представлялся ему этот мир! Только миллионеры могут жить в нем, думал Юджин, – так мало понимал он тогда, к каким неожиданностям приводят финансовые махинации. Эти элегантные мужчины в рединготах и бриджах, эти грациозные женщины в черных шляпках, в длинных черных амазонках и желтых перчатках, с изящными короткими хлыстиками, больше похожими на тросточки, – восхищали его. В те времена ему представлялось, что прогулки в парке верхом – привилегия высшей знати.

Много воды утекло с тех пор и многое успел Юджин узнать, но эта улица по-прежнему казалась ему средоточием элегантности и роскоши столичной жизни, и именно здесь ему хотелось жить. После долгих обсуждений Анджела была уполномочена приступить к поискам квартиры в девять – одиннадцать комнат, с двумя или более ванными, стоимостью от трех до трех с половиной тысяч в год. И действительно ей попалась превосходная квартира из девяти комнат с двумя ванными, с прекрасной студией – сорок футов на двадцать два и восемнадцать футов в высоту – за три тысячи двести долларов, – плата не слишком высокая при тех средствах, которыми они теперь располагали. Комнаты были прекрасно отделаны старым английским дубом с резьбой в стиле XV века. Что же касается обивки стен, то это оставлялось на усмотрение съемщика, к его услугам было все, что он пожелает, – гобелены, шелк и прочее.

Юджин выбрал для своей студии зеленовато-коричневые гобелены, на которых были изображены старинные рейнские замки, а для остальных комнат – голубые или коричневые шелка. Он осуществил также свою давнишнюю мечту, приобретя большое распятие темного дуба с фигурой истекающего кровью Христа, которое поставил в углу, между двух гигантских восковых свечей в высоких массивных канделябрах. Когда зажигали свечи, погасив все другие огни, их колеблющийся свет придавал веселому сборищу гостей своеобразное очарование. Один угол занимал огромный рояль старого английского дуба, а рядом с ним стоял великолепный нотный шкафчик французской работы. В студии были стулья с высокими резными спинками, резной мольберт, на котором стояла одна из лучших картин Юджина, а на черном мраморном пьедестале красовался желтый бюст Нерона, похотливое лицо которого, с явными признаками вырождения, злобно улыбалось миру. Комнату освещали два золоченых канделябра на северной стене в одиннадцать рожков каждый.

Из широких двойных окон во всю вышину стен открывался вид на запад – на Гудзон. Одно из них выходило на каменный балкончик, где помещались четыре стула и откуда, с высоты девяти этажей, можно было любоваться набережной. Летом над балкончиком натягивался тент. По ту сторону спокойных вод реки торчали трубы и высилась громада какого-то завода, на рейде всегда стояли суда – военные корабли, грузовые пароходы и парусники, а вверх и вниз по течению сновали взад и вперед бесчисленные мелкие суденышки, за которыми так приятно было следить взглядом и в ясную и в пасмурную погоду.

Это была прелестная, хорошо отделанная квартира, и мебель, которую они привезли с собой из Филадельфии, почти вся отлично с ней гармонировала. В эту тихую гавань и причалили они, чтобы насладиться плодами долгой борьбы и относительной победы, приближавшей их наконец к желанной цели – к прочному и нерушимому достатку, которого не могли бы поколебать самые тяжелые удары судьбы.

Юджин был счастлив, что добился для себя и для Анджелы той роскоши, комфорта и видного положения, о которых он так долго мечтал. Многие из нас отчетливо представляют себе в мечтах убранство замка, который они когда-нибудь построят, но редко кому выпадает счастье увидеть эти мечты осуществленными. Мы с большим вкусом и знанием дела выбираем картины, и занавеси, и слуг. И вот для Юджина это стало реальностью.

Дела издательства во всем, что касалось рекламы, производства и сбыта, вовсе не находились в таком печальном положении, чтобы с помощью такта, деловой сметки и усердной работы нельзя было надеяться их поправить. С приходом Флоренса Уайта в коммерческой и финансовой стороне дела наметился поворот к лучшему. Правда, Уайт не имел представления о том, что такое злободневная статья, интересная книга или ходкое художественное издание, но он обнаруживал исключительную сметливость, когда речь шла о производстве, снабжении, сбыте и умелом руководстве рабочей силой с точки зрения ее стоимости и эффективности; это и сделало его влиятельным человеком и заставляло с ним считаться. Нанимая людей, он с первого взгляда видел, насколько работник сведущ в своем деле. Он знал, где какие книги могут найти сбыт, закупал бумагу огромными партиями и по самой выгодной цене и умел свести к минимуму типографские и прочие накладные расходы. Ни один цент не тратился нерационально. Он умел использовать машины до их предельной мощности – с помощью графиков, в значительной мере снижавших непроизводительную трату энергии, и при минимальном количестве обслуживающего персонала. У него были вечные конфликты с профессиональными союзами, так как последние протестовали против его жестких методов, исключавших всякий параллелизм в работе и тем самым сокращавших число занятых рабочих. Он правил железной рукой и был несдержан, непристойно груб и циничен в обращении с представителями профсоюзов, – там его боялись, но и считались с ним.

Хуже обстояло дело с рекламой, и это объяснялось тем, что журналы, которым отдел рекламы должен был поставлять клиентов, находились на крайне низком уровне. Они были оторваны от жизни, они не умели опережать мысли и настроения своего времени, и читающая публика в поисках духовной пищи должна была обращаться к другим источникам. Когда-то эти журналы выходили большим тиражом и пользовались популярностью. Это было в ранние дни их существования, когда первые их издатели и редакторы были в расцвете сил. А потом наступила усталость, безразличие, начался разброд. Лишь с приходом к власти Колфакса появилась надежда на оживление. Как уже говорилось, он стремился подобрать для каждого участка работы энергичных людей, но прежде всего искал такого человека, который указал бы ему, как управлять этими энергичными людьми, коль скоро он их заполучит. От кого будут исходить идеи, которые могли бы приковать внимание читающей публики к тому или другому журналу? Кто привлечет к его книжному издательству крупных, признанных писателей? Кто вызовет в людях, руководящих отделами, то воодушевление, которое обеспечит издательству всеобщее признание и материальный успех? Возможно, что Юджин и окажется тем человеком, которого он надеялся найти, – но когда это еще будет? Теперь, имея Юджина в своем распоряжении, Колфаксу хотелось подтолкнуть его и поторопить.