Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы исожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движениерусской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю — такназываемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этогогениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, онапринадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальностьрусских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военныеписатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьмаглубокомысленное изобретение какого-нибудь одного лица, спасшее Россию ипогубившее Наполеона, — весьма трудно понять. Во-первых, трудно понять, в чемсостоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобыдогадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находитьсятам, где больше продовольствия, — не нужно большого умственного напряжения. Икаждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было наКалужской дороге. Итак, нельзя понять, во-первых, какими умозаключениямидоходят историки до того, чтобы видеть что-то глубокомысленное в этом маневре.Во-вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этогоманевра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот,при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах,мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если стого времени, как совершилось это движение, положение русского войска сталоулучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было томупричиною.

Этот фланговый марш не только не мог бы принестикакие-нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не былосовпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если быМюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии?Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, далабы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли заПахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину,атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой онатаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. Привсех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти впагубность.

В-третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди,изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзяприписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, чтоманевр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никомуне представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием,мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразныхусловий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда онсовершился и стал прошедшим.

На совете в Филях у русского начальства преобладающею мысльюбыло само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то естьпо Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинствоголосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговорпосле совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью.Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собранопреимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случаеотступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекоюОкой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первыйпризнак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественнымпрямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, иближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из видурусскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближенияк своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу.Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русскойармии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; нобесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск,прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилиепровианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти всередину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, кТарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена былаМосква, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти кТарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствиебесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, чтоони этого хотели и давно предвидели.

Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русскоевойско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, послетого как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначалапрямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось вту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.

Если бы представить себе не гениальных полководцев во главерусской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бысделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с тойстороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.

Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую иКалужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самомнаправлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлениитребовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузовполучил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскуюдорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уженаходился в то время, как получил письмо государя.

Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во времявсей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожениисилы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было емуестественно.

Заслуга Кутузова не состояла в каком-нибудь гениальном, какэто называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значениесовершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействияфранцузской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение былапобеда; он один — тот, который, казалось бы, по своему положениюглавнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, — он один все силысвои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.

Подбитый зверь под Бородиным лежал там где-то, где егооставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он толькопритаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.