В поисках солнца - Мария Дмитриевна Берестова

— Кто-нибудь объяснит нам, о чём речь? — холодно вмешался в разговор Райтэн, складывая руки на груди.

Сжав перед собой ладони, Кайтэнь расшифровала:

— У неё от ран пойдёт воспаление на глаз, а мы не можем его остановить, потому что дезинфицировать глаз спиртом невозможно. В таком случае используют укропную воду и некоторые другие отвары, но это помогает только при небольшом воспалении, а у неё… — голос Тэнь дрогнул. — Там всё раскурочено, чудо, что сам глаз ещё цел. Но, — её голос замер, и с трудом, сдавленно, она закончила: — Даже если мы теперь, несмотря на воспаление, его спасём, зрение уже не восстановится, скорее всего.

Илмарт грязно выругался и сел.

— А что сульфат меди? — вмешался в разговор Дерек.

Тэнь нахмурилась.

— Мы тестировали его на кожных покровах, — уклончиво ответила она. — Но глаз слишком деликатный орган…

Они снова уныло расселись по своим местам и не заметили, как Руби выскользнула наружу.

Спустя некоторое время — все они так и сидели неподвижно, лишь Илмарт иногда вставал и начинал расхаживать, — она вернулась с профессором Линаром.

— Рассказывайте, — велел он, и Кайтэнь пересказала всё то же самое, но уже на научном уровне.

Профессор слушал внимательно, время от времени задавал уточняющие вопросы и, наконец, вынес вердикт:

— Почему вы полагаете, что дезинфекция глаза с помощью сульфата меди представляет опасность для организма?

— Но это же яд! — всплеснула руками Тэнь.

— Всё на свете — яд! — отмахнулся от аргумента профессор и сурово напомнил: — По вашим же собственным расчётам, представленным, ежели моя память мне не изменяет, в вашей дипломной работе, выходит, что мы вполне можем попытаться.

— Или попросту угробим её! — с отчаянной жёсткостью возразила Кайтэнь.

Ей было безумно страшно, что сейчас эта идея будет реализована, — она боялась стать причиной смерти Олив.

— Да ладно вам, госпожа Тогнар, несколько грамм даже при приёме внутрь никого не убьют! — раздражённо отмахнулся профессор, достал из кармана склянку, и прежде, чем Тэнь успела понять, что он делает, намочил в ней платок и протёр собственный глаз.

Она громко вскрикнула; в ужасе прижала ладонь ко рту; глаза её моментально наполнились слезами.

— Вы с ума сошли!.. — истерично выговорила она. — Вы с ума сошли! — вцепилась в его руку, рыдая, и сквозь рыдания продолжая повторять: — Вы с ума сошли, вы с ума сошли, вы с ума сошли…

Профессор, у которого глаз даже не щипало, смотрел на неё с полным непониманием причин такой истерики. В той концентрации, в какой он использовал сейчас этот самый сульфат меди, тот, совершенно точно, не мог никого отравить даже при внутреннем употреблении — что уж говорить про протирание глаз!

Тэнь же, очевидно, полагала, что только что по её почину молодой гений химии отравил сам себя.

— Сколько планируете ждать, чтобы убедиться? — любезно переспросил «отравленный», пытаясь прервать эту истерику.

Дёрнувшись, Тэнь отвернулась, жалобно плача. Нервное напряжение, которое она пережила сегодня, оказалось слишком тяжёлым, и столь смелых экспериментов она не могла уже вынести.

— Ну что же вы, лаборант Тогнар, — совсем смутился профессор и неловко обнял её за плечи.

Всхлипывая, она внесла новое возражение:

— Эф-фект на-накапливания.

— Рассчитаем, — уверенно заверил профессор, который, впрочем, полагал, что никакое накапливание тут роли не сыграет.

Поскольку никто так и не осмелился вмешаться в эту драматичную сцену, Дерек решил взять дело в свои руки. Встав, он откашлялся и уточнил:

— Так может, если вы определились со степенью безопасности, стоит сейчас и передать?

Профессор, отпустив Тэнь, вдумчиво вгляделся в свой пузырёк: пытался оценить, будет ли имеющаяся у него в наличии концентрация эффективной с точки зрения дезинфекции.

— Да, вы правы, — наконец решил он и отправился в недра больницы.

Вскоре он вернулся, заверив, что ему удалось убедить врачей в целесообразности использования нового средства, и увёл Тэнь, чтобы провести всё расчёты, необходимые для её успокоения.

Друзья вновь расселись по своим местам.

Руби, которая почувствовала себя чуть лучше благодаря тому, что сделала что-то реальное и действенное для того, чтобы помочь, пришла в себя настолько, что начала разглядывать спутников — они-то, напротив, все трое всё ещё были погружены глубоко в себя и факт разглядываний не заметили.

Райтэн сидел, сгорбившись, уперев локти в широко расставленные колени и держа кисти рук так, словно планировал опереться на них подбородком — но ничем в итоге не упирался, отчего кисти эти выглядели неестественно неподвижными и словно изломанными. Лицо его, серое и бездвижное, ныне не отражало никакой мысли, как и совершенно потухшие глаза.

Илмарт, для которого, напротив, было обычным неподвижное состояние, ныне именно этим похвастаться не мог: он постоянно совершал ряд лихорадочных движений, если сидел — менял позу каждые несколько секунд, если вставал — начинал ходить. Пальцы его постоянно находились в нервической пляске, и особенно странно и неестественно было то, как он дёргал головой, вроде бы наклоняя её набок и тут же резко выпрямляя или переводя на другой бок, с тем, чтобы тут же резко переменить ей положение вновь.

Что касается Дерека, он почти лежал на стуле, вытянув ноги и прикрыв глаза, — и не замечая, что время от времени о его ноги запинается Илмарт. Эта его поза казалась вполне расслабленной — если бы не лицо. Напряжённое, словно сведённое судорогой, всё какое-то перекошенное — на него даже просто смотреть было совершенно невыносимо. Руби даже растёрла сама себе щёки — настолько ей стало казаться, что это свело мышцы её собственного лица.

Свести-то у неё свело, но явно не мышцы — а сердце.

Руби подумалось, что, если бы сейчас здесь лежала израненной волком она — никто бы не ждал её здесь и не волновался бы. Кроме, наверно, Тэнь.

«На самом деле, — вдруг подумалось Руби, — всем им было бы проще, если бы я сегодня умерла».

Сердце её переполнилось горечью и болью от этого осознания. Если бы Олив не бросилась её спасать, если бы волк разодрал её — они не сидели бы сейчас тут в таком состоянии. Да, наверно, они бы понервничали из-за этого — но лишь потому, что им грозил гнев её отца.

Только потому.

Никто не носился бы по этой комнатке, не нервничал бы и не каменел бы мучительно — никому из них она не была дорога так, как была им дорога Олив.

И, если быть честной с самой собой, она вообще никому и никогда не была дорога так, как была им дорога Олив.

Возможно, отцу, — но Руби не могла тут поручиться наверняка. Отец любил её, конечно, но