Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии - Митрополит Иларион

спросит: „Как же Ты девствуешь и родила?“, то Ее не придется просить отвечать». Ибо уста так воплощены красками, что они только сложены и безмолвствуют, как бы в таинствах, но совершенно не имеют неподвижного спокойствия, и образ не украшается подражанием, но действительно достигает Первообраза[1354].

Богоматерь Оранта с Младенцем. 867 г. Мозаика. Собор Святой Софии, Константинополь

Святые отцы называли икону Евангелием для неграмотных. «Изображения употребляются в храмах, дабы те, кто не знает грамоты, по крайней мере глядя на стены, читали то, что не в силах прочесть в книгах», — писал святитель Григорий Великий, папа Римский[1355]. По словам Иоанна Дамаскина, «изображение есть напоминание: и чем является книга для тех, которые помнят чтение и письмо, тем же для неграмотных служит изображение; и что для слуха — слово, это же для зрения — изображение; при помощи ума мы вступаем в единение с ним»[1356]. Феодор Студит подчеркивает: «Что в Евангелии изображено посредством бумаги и чернил, то на иконе изображено посредством различных красок или какого-либо другого материала»[1357]. Шестое деяние Седьмого Вселенского Собора (787) гласит: «Что слово передает через слух, то живопись показывает молча через подражание»[1358].

Иконы в православном храме играют катехизическую роль. Патриарх Фотий показывает собравшимся в храме, в том числе и бывшим сектантам, образ Богоматери как конкретный пример: Ее уста сомкнуты, но Она не безмолвствует. Самим Своим образом Она являет Свое присутствие и приобщает взирающих на него к небесным реальностям.

Иконоборчество, подчеркивает Фотий, было покушением на самую сердцевину православного вероучения, надругательством над самой Церковью. Для иллюстрации этой мысли Патриарх использует образ поруганной невесты:

Видишь, какой красоты было лишено лицо Церкви, какой блистательности лишалось, какие дары удерживало мрачное уныние? Там — дерзновение оскверненной убийством руки иудейской[1359], никак не испытывающее недостатка в наглости. Здесь же — самый явный признак богоприятного сердца и владычественной любви, согласно которой посвящался тайноводительствуемый лик апостолов… Ведь действительно, эти подвиги и дарования [происходят] от самой искренней и божественной любви, с которой связано и почитание честных икон, а их уничтожение — от беспричинной и гнуснейшей ненависти. Они сняли с Церкви — невесты Христовой — присущее ей украшение и оскорбили ее горькими ранами, которыми изрыли ее образ и, соревнуясь с иудейским безумием, они стремились отправить ее в глубины забвения — обнаженную, и безобразную, и омраченную многими ранениями. Она же ныне, еще неся на своем теле рубцы от этих ран, в обличение Исаврова и христоборного мнения, и стирая их, вместо них одевается в сияние своей славы, преображается в древнее достоинство благолепия, рассыпая разнообразные насмешки над глумившимися над ней и воистину сожалея об их безумстве[1360].

Храм, лишенный иконописных изображений, сравнивается с человеком, лишенным глаз[1361], с обезображенным и искаженным лицом. Восстановление же иконопочитания — это возвращение Христовой невесте ее изначальной красоты и благолепия:

Но тогда око вселенной, сей преславный и божественный храм, как бы лишенный глаз, был омрачен в своих таинствах, ибо еще не было принято решение о восстановлении икон, и посылал приходящим слабые лучи видения и являл при этом лицо Православия ужасным. Ныне же Церковь отлагает омрачение и украшается и блистает всеми своими красотами и получает свое богатство, как приданое, и, светло радуясь, светло откликается на глас жениха, вопиющего и глаголющего: «Вся прекрасна, ближняя моя, и порока нет в ней. Прекрасна ближняя» (Песн. 4:7). Ибо, смешав цветы красок правильностью догматов и священнолепно изобразив для себя священную красоту и тем и другим способом, и через целое неся в уме целый и всесовершенный образ благочестия, не у сынов человеческих познается она прекрасной по красоте, но прилепляется к иным, превыше их по невыразимой красоте благолепия[1362].

Следует серия сравнений Богородицы с героиней Книги Песни песней, несколько ссылок на Книги пророков Исаии и Софонии, а затем серия молитвенных обращений к Богородице, начинающихся словом «Радуйся» (хайретизмы). Далее проповедник вновь обращается к образу Богоматери с Младенцем на руках и подчеркивает, что этот образ с точностью отражает тайну Боговоплощения. Более того, по словам Патриарха Фотия, зрение важнее слуха, и тайны, усваиваемые через зрение, удобнее ложатся на сердце и отпечатлеваются в памяти, чем те, которые входят в человека через слух:

Христос пришел во плоти и был носим на объятьях Родившей Его. Это и на иконах созерцается, и удостоверяется, и проповедуется, ибо поучение распространяется по закону самовидения и привлекает зрителей к безоговорочному согласию… Дева держит Творца как Младенца. Кто же, созерцающий или слышавший об этом, более поразится величию таинства и восстанет для пения неизреченного снисхождения, побеждающего любые слова? Если же и то и другое совместно вводится [в сознание] друг через друга, то из самих дел оказывается, что понятие, происходящее через зрение, имеет преимущество над научением, проникающим через слух. Приклонил ли кто ухо к повествованию? Затем воображающая мысль привлекла к себе выслушанное? [Только]

по трезвом размышлении обдуманное было вложено в память. Не меньшим, если не большим, [чем слух], владеет то, что присуще зрению. И само зрение, излиянием и истечением оптических лучей как бы ощупывая и исследуя образ увиденного, посылает его в разум, позволяя, чтобы он был оттуда переправлен в память для безошибочного собирания знания. Видел ум, воспринял, вообразил, образы без труда в память отправил[1363].

Богомладенец на руках Божией Матери. Фрагмент мозаики. 867 г. Собор Святой Софии, Константинополь

Те, кто не почитают иконы, не хранят правильность догматов, подчеркивает Патриарх Фотий. Они «отвратительны из-за злодеяний, еще более омерзительны по нечестию. Их отрасль погибла вместе с ветвями и со всеми корнями»[1364]. Что же касается защитников иконопочитания, то у них «пред очами стоит Дева, держа на объятиях Творца как Младенца, неизменная как в изображениях, так и в словах, так и в видениях, — Молитвенница о [нашем] спасении, Учительница богопочитания». Образ Богоматери с Младенцем изливает на верующих «благодать для очей, благодать для разума, благодаря которой Божественная любовь, пребывающая в нас, переносится к умопостигаемой красоте истины»[1365].

Проповедь святителя Фотия, произнесенная в храме Святой Софии, подводит яркий итог борьбе Церкви за иконопочитание, длившейся более ста лет. Одновременно она является убедительным свидетельством того, насколько прочно и глубоко почитание Богородицы вошло в церковное сознание. Иконоборчество стало последней попыткой снизить градус этого почитания, поколебать